Читать книгу "Исповедь. Пленница своего отца - Жан-Мишель Карадек"

— Там, за морем, мы ходили на пляж по воскресеньям! А еще ели маленькие пирожки и кусочки мяса, которые арабы жарили на вертеле на прибрежном бульваре. Мы пили миндальный сироп и свежевыжатый апельсиновый сок! Хорошие это были времена.

— Арабы жарили… Это мы давали жáру этим арабам в Северной Африке… Они от нас изрядно натерпелись.

— Ну да, конечно. Только это не помешало им впоследствии вытурить нас из своей страны!

Старушка родилась в Алжире и говорила об этой стране: «Там, за морем».

«Там, за морем, все равно намного лучше, чем здесь, во Франции», — не раз повторяла она.

Такие ее слова всегда приводили Старика в дурное расположение духа.

— Если бы мы не вывезли вас оттуда, они перерезали бы вам глотки и разрубили бы на куски! Мы вас спасли и приютили здесь, у себя. Ты что, не испытываешь чувства благодарности к тем, кто рисковал ради вас своей жизнью? Ну вы, черноногие, и сволочи! Такие же сволочи, как и коренные северо-африканцы!

Старик участвовал в боевых действиях в Алжире, а когда был пьяным, то начинал распевать военные песни и, выставив перед собой руки так, как будто держит в них автомат и стреляет, издавал звуки: «Тра-та-та-та-та!» Выпрямившись и отдав по-военному честь, он кричал: «Да здравствует французская армия! Да здравствует Франция!»

Я тогда впервые в жизни увидела море. Мои брат и сестра тоже. Мы смотрели на него, стоя абсолютно неподвижно, и мне никак не верилось, что оно может быть таким огромным… Воде не было видно конца и края, и по ней непрерывно катились волны. Я почувствовала, что у меня начинает кружиться голова. Тем не менее море мне очень понравилось.

Перед кемпингом выстроилась очередь. Старик попытался влезть впереди всех, заявляя, что для него тут зарезервировано место. Люди стали возмущаться и кричать, что и для них тоже зарезервированы места. Однако если Старик чего-то хотел, то всегда этого добивался.

Он вылез из автомобиля и направился в кемпинг пешком, отталкивая в сторону всех тех, кто преграждал ему дорогу. Через некоторое время он вернулся с каким-то мужчиной в фуражке, державшим в руках небольшую планшетку с бланками. Мужчина в фуражке заявил: «Этот автофургон — без очереди», и нас все пропустили вперед.

Старик затем не раз, ухмыляясь, повторял: «Немножко подмажь — и получишь все, что хочешь!» Дети из соседних автомобилей строили нам рожи, но мы отвечать им тем же не стали.

Под одним из деревьев был размечен маленькими колышками свободный участок, и Старик припарковал на нем наш дом на колесах. Слева и справа от этого участка стояло по автофургону — побольше размерами, чем наш. Перед одним из них была расставлена палатка, внутри которой виднелись стулья и стол.

— Вот этот участок — наш! Я хочу, чтобы вы с него никуда не уходили. Даже не думайте, что будете болтаться по кемпингу где попало. Ты меня понял, Брюно?

— Да, папа.

— Вас это тоже касается, девочки. И ни с кем здесь не разговаривайте — мы не знаем, что это за люди!

Обитатели одного из двух соседних автофургонов с нами здоровались, но мы им ничего не отвечали. Не отвечал им и Старик, а Старушка, когда к ней обращались, делала вид, что ничего не понимает. Через некоторое время они оставили попытки заговорить с нами.

— Каждый сам по себе! — решительно постановил Старик.

Другие соседи были иностранцами, и им не было до нас никакого дела.

— Это немцы, так что не обращайте на них внимания. Если им что-то не понравится, пусть возвращаются к себе домой и жрут там свою квашеную капусту!

Мы расположились на своем участке — расставили стол, кресла и стулья. Старик достал бутылку анисового ликера, и они со Старушкой выпили по стаканчику. Затем они заперлись в автофургоне, а мы, дети, уселись на его ступеньках и стали глазеть на всех тех, кто проходил мимо.

Пребывание в кемпинге было очень приятным, пусть даже нам и не разрешалось ни с кем разговаривать.

Утром мы ходили принимать душ. Душевая была разделена на две половины: одна — для мужчин, вторая — для женщин. Приходилось стоять в очереди, к тому же вода в душе текла еле-еле. В ожидании Старушка затевала беседы с другими женщинами, особенно с теми, которые когда-то жили в Алжире. Она всегда их без труда узнавала.

«Готова поспорить, что вот она приехала оттуда, из-за моря!» — бывало, говорила Старушка.

И затем, подойдя к этой женщине, заговаривала с ней с каким-то странным акцентом. Мы с Надей тем временем разглядывали других маленьких девочек, одетых в закрытые купальники. У нас таких купальников не было, потому что Старик говорил, что они нам не нужны.

Он наблюдал за нами, стоя в очереди в мужское отделение душевой, а иногда приходил и орал на нас, если видел, что мы с кем-нибудь разговариваем. Окружающие то и дело спрашивали, как нас зовут. Мы ничего не отвечали, но общительные по своей природе женщины от нас так просто не отвязывались. «Ты не знаешь, как тебя зовут, малышка?» — говорила одна из них. «Ты что, язык проглотила?» — недоумевала другая. Когда Старик приходил, чтобы на нас наорать, женщины тут же шумно выпроваживали его восвояси. Им не нравилось, что какой-то мужчина приходит и зыркает на них в тот момент, когда они приводят себя в порядок. И Старику приходилось оставлять нас в покое, потому что женщины всей толпой ополчались на него.

— Здесь разрешено находиться только женщинам! Если вы еще раз сюда придете, мы пожалуемся администрации!

Старик делал вид, что подобные угрозы его лишь смешат, однако я знала, что с администрацией он предпочитал не связываться.

Во второй половине дня, отдохнув после обеда, мы отправлялись на пляж. Свободного места там было мало, однако Старик, заявив, что найдет «хороший уголок», шагал первым, и нам оставалось лишь следовать за ним с полотенцами в руках.

У других детей на пляже имелись резиновые круги, маленькие надувные матрасы, пластмассовые ведерки и зонтики. Мне хотелось, чтобы у меня была крошечная мельница с разноцветными крыльями. Я видела, как такие игрушки продавал на обочине дороги какой-то торговец. Когда у мельницы крутились крылья, она тарахтела, словно мотор, и издавала множество других звуков.

Старик ставил свой складной стул прямо посреди пляжа и начинал отпихивать тех, кто находился вокруг него, пока не образовывалось достаточно свободного места для того, чтобы могли поместиться все мы. Соседи по пляжу, конечно, выражали недовольство, однако Старик своим грубым голосом быстро заставлял их замолчать и отодвинуться в сторону. «Пляж предназначен для общего пользования! — громко заявлял он. — Вам нет необходимости занимать так много места!»

Затем он ложился загорать, и его кожа быстро краснела. Я усаживалась на расстеленное полотенце и принималась сыпать себе песок между пальцами ног (мне нравилось чувствовать, как он тихонько струится тоненькими ручейками) или же зарывала в песок ступни, а когда затем шевелила мизинцами, мне казалось, что они какие-то не мои.