Читать книгу "Малой кровью - Ирина Андронати"

Вон он, Цхелай. Ползет уже через огород.

Да. И оставить под крышкой на всю ночь. Утром же…

Желудок скрутило. Слюна стала вязкой и сладковатой.

Денис зажмурился от отвращения. Было больно, даже пробило слезу.

Он проморгался и снова приник к биноклю. Цхелай лежал на пузе около самого домика и крутил головой — похоже, прислушивался. Потом встал и, толкнув незакрытую дверь, вошел.

И почти сразу же вышел — вылетел — обратно, прижимая к лицу панаму. Сел. Сидел долго. Потом махнул рукой.

Денис, взвалив на плечо прибор, направился к дому — просто пригибаясь, не ползком.

Возле дома он понял: не прислушивался Цхелай, когда лежал, а принюхивался. Пахло трупом. Уже в той стадии, когда положить его в мешок можно только лопатой.

— Кто там? — спросил он.

Цхелай помотал головой.

— Я посмотрю? — Почему-то Денис стал просить разрешения — и наткнулся на отказ. Цхелай замотал головой сильнее и даже руку выдвинул поперек, преграждая начальнику путь.

— Не ходи туда, — проговорил он наконец, заикаясь на каждом слоге. — Не надо. Этого видеть. Нехорошо.

— Как скажешь, — согласился неожиданно для себя Денис и, повернувшись, пошел к огороду.

Тыквочки вызрели. Это хорошо.

За хижиной была маленькая загородка для козы. Загородку кто-то порушил. От козы осталась только скалящаяся голова.

— Начальник, — сказал, подойдя тихо, Цхелай. — Мы можем это сжечь?

— Нет. Нас сразу найдут.

— Ну как-нибудь? Чтобы мы уже далеко ушли?

— Зачем?

— Нельзя так оставлять. Оскорбление миру.

— Не мы же это сделали, — сказал Денис.

— Но мы не помешали.

— Мы не могли.

— Вот именно.

Денис задумался. Спорить с чапами по поводу этики бессмысленно. Она у них своя.

— Ты не видел нигде свечи? — спросил он.

— Видел, — сказал Цхелай, побледнел и вернулся в дом.

Они примостили толстую, похожую на перевернутый стакан сальную свечу поверх охапки сена, обложили со всех сторон поленьями дров и завесили тряпьем, чтобы не задул ветер. Такая свеча должна гореть часа три…

Наверное, она горела дольше. Потому что только вечером, в пасмурных сумерках, перебравшись через заросший колючкой овраг с топким ручьем на дне и отдыхая после этой переправы, они заметили огненные отсветы на тучах в той стороне, откуда пришли.

Получилось, подумал он. Оскорбление, нанесенное кем-то миру, смыто… вернее, стерто огнем… Господи, как я устал. Даже не от этой прогулки по горам, подумаешь, двадцать два дня, ходили и больше, — а от какой-то замотанности самого происходящего. Оно все идет и идет без конца, оно длится и длится, как товарный поезд в тумане, и ты стоишь и не знаешь — ни когда он пройдет, ни каким будет следующий вагон, и ничего от тебя не зависит, и не остановить, и не вскочить, и пошло бы оно куда-нибудь глубоко, но оно не идет, а вернее, идет — как этот самый бесконечный товарный поезд, воняя и погромыхивая на стыках… и ничего от тебя не зависит, можно только сдохнуть, зная, что и этим ты ничего не изменишь, потому что ты просто освободишь от своего присутствия мир, в котором от тебя ничего не зависит… ничего не зависит…

— Так что там все-таки было? — спросил Денис.

Цхелай помолчал. Покачал головой:

— Прости, командир. Не надо тебе этого знать. Нехорошо…

Денис хотел было поспорить, что хорошо и что нет, но тут прибор пискнул еще раз. Денис полез за картой…

Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон. Год 468-й

династии Сайя, 46-й день весны, час Волка

(примерно 30 июня — 1 июля)

— Дай зобнуть, — попросил Серегин.

Санчес кивнул, глубоко затянулся — лицо его, в глубоких оспинах от зерен пороха и мелких осколков, высветилось — и передал треть самокрутки Серегину. Тот жадно докурил — это был не табак, а местная трава, горькая, но содержащая что-то наподобие никотина. В каком-то смысле она была даже лучше табака — работала дольше, на день хватало трех-четырех самокруток даже самым заядлым курильщикам. Заядлым Серегин не был, мог обходиться вообще без. Сейчас надо было просто согреться и успокоиться.

Из пятерых, ушедших утром в разведку, их осталось двое. А могло не остаться никого — подпусти чапы отряд еще на несколько метров поближе. Двоих, шедших первыми — местных ребят, гвардейцев герцога, — картечница изрубила в окрошку, сержант Пилипенко как-то очень мертво упал и больше не шевелился, а вот им двоим просто сказочно повезло: успели залечь, а потом, прикрывая друг друга огнем, короткими перебежками добрались до оврага, из которого так неосмотрительно вышли несколько минут назад.

Называется, срезали угол…

— Бабка моя обожала срезать углы, — сказал Санчес. Несмотря на фамилию, он был совершенно русский — из-под Вологды. От испанского деда у него осталась только вредная привычка вспыхивать почти без повода и хвататься за нож, и Серегин подозревал, что именно это и послужило причиной, по которой Костя завербовался. — И обязательно ее куда-нибудь занесет. То в болото, то в крапивы. Но так и не отучилась…

Он приподнялся и осторожно посмотрел поверх стены. Потом сел.

— Показалось…

— За этим шумом хрен чего услышишь, — сказал Серегин.

— Да уж…

Ветер поднимался уже совсем утренний, листья шелестели так, что казалось, их бьет градом. А скоро начнут скрипеть сучья, обламываться ветки. Потом станет светло.

— А ведь это наверняка была засада, — сказал немного спустя Санчес. — И вряд ли на нас. Откуда они знали, что мы здесь пойдем?

— Думаешь, засада? — задумчиво сказал Серегин.

— Слишком плотный огонь. Стволов тридцать, не меньше. И слишком четкий. То есть лежали, держали эту лощинку под прицелом и кого-то ждали. А тут — мы… нате вам нас.

— Да, — согласился Серегин. — Вблизи замка на такое наткнуться — это понятно. Или возле объекта. А так, в тылах…

— Вот и я говорю. Может, чапы все-таки между собой схватились? Помнишь, евнух этот, писарь который, говорил…

— Тирас?

— Кажется… не помню я их этих имен сраных… В общем, писарь епископский. Мол, не суйтесь, подождите немного, они между собой передерутся, а вы потом шкурки соберете и сдадите. Не послушали…

— Когда начальство кого-то слушало?

— А мы — разгребай. Ну-ка… все-таки кто-то есть…

Он опять приподнялся и стал пристально вглядываться в темноту леса. Серегин на четвереньках пересек площадку и стал смотреть с другой стороны.

Это была древняя башенка, последнее, что уцелело от маленькой белокаменной крепости, стоявшей на переправе. Сейчас и река пересохла, вернее, ушла отсюда, главное русло было теперь километрах в десяти к югу, и дорогой давно никто не пользовался — между сланцевых плит местами пробивались кусты и даже деревца.