Читать книгу "Из штрафников в разведку - Александр Терентьев"

Лешка почти равнодушно посмотрел на желтоватый листок, пожал плечами и отправился отсыпаться.

Еще через сутки Миронов, сквозь дрему прислушиваясь к перестуку вагонных колес, ехал в теплушке из Оренбурга в Омск. В Омске его уже поджидали новые сапоги и солдатская койка в казарме военно-пехотного училища.

Глава 4. Март 1943 года

Учебу в военном училище Миронов-младший представлял себе весьма смутно. Ему казалось, что направленных на командирские курсы парней непременно встретит пожилой генерал с орденами на груди и со шрамом на суровом лице. Шрам, оставшийся после сабельного удара, нанесенного белым казаком во время лихой сшибки где-нибудь под Каховкой, должен быть обязательно – какой же комдив без шрама?! Генерал, гарцуя на тонконогом дончаке, орлиным взором окинет новобранцев и хорошо поставленным командирским голосом крикнет: «Сынки! Вот и пришел ваш черед постоять за нашу Советскую Родину! Не подведите старика, я на вас надеюсь!» И «сынки», расправляя плечи и хмуря брови, пообещают не подвести, научиться мастерски бить фашистов и гнать их, проклятых, до самого Берлина. После этого старый боевой командир слегка улыбнется в пышные усы и распорядится: «А теперь приказываю накормить будущих героев по наипервейшему разряду!»

На деле же все оказалось совсем не так, как мечталось Миронову. В Омске эшелон загнали на запасные пути, быстренько выгрузились, и разношерстную толпу новобранцев на полуторках отвезли куда-то на окраину, где за высоким забором и расположилось их военно-пехотное училище.

Именно забор и КПП с двустворчатыми воротами и нарисованные на них красные звезды запомнились Алексею в первую очередь. На территории училища никакого генерала на лихом скакуне, естественно, не оказалось. Несколько двухэтажных казарм, здания штаба и учебных классов, столовая, медчасть и – самое главное, что прячется за забором любой воинской части, – строевой плац.

Толком рассмотреть и понять, что к чему и где, новому набору не дали – всех быстренько рассортировали-распределили по подразделениям и отправили в баню.

Едва нестройная колонна подошла к длинному и низкому кирпичному зданию с лениво дымившей трубой, прозвучала команда отправляться на помывку первой партии. Алексей попал во вторую.

Для начала новобранцам приказали раздеться догола и построиться в одну шеренгу. Для чего – выяснилось через минуту, когда появилась молодая женщина в белом медицинском халате. Врач с абсолютно бесстрастным лицом прошлась вдоль строя слегка ошалевших парней, внимательно высматривая ей одной ведомые признаки болезней, удовлетворенно кивнула и величественно удалилась. Наверняка женщина ничуть не сомневалась, что все сто с лишним пар глаз в эту минуту провожали ее, а не рассматривали бетонный пол. Правда, скорее всего, голые мальчишки, смотревшие то смущенно, то с затаенной жадностью, волновали ее не более чем аквариумные рыбки, хлопающие губами за стеклом.

Следующим шагом к военной жизни стала массовая стрижка. Никаких полек, полубоксов и прочей красоты из гражданской жизни – только под ноль! Сыто чикала в умелых руках блестящая машинка, русые всех оттенков, черные и рыжие волосы устилали грязный бетон, и молодые ребята превращались в смешных лопоухих мальчишек, напоминавших круглоголовые пешки из шахматных наборов.

Наголо стригли отнюдь не из глупого каприза командования – считай, каждый таил в своей шевелюре добрую роту бойких откормленных вшей. Что поделаешь, веками складывался простой закон: где война, там и грязь, а где грязь, там непременно и вши рядышком…

Лишь после стрижки пацаны, до смешного похожие друг на друга, попали наконец-то в моечное отделение. Помывка особого удовольствия не принесла: вода оказалась чуть теплой, а парень с красными полосками сержанта на погонах неустанно повторял: «Быстрее моемся, не задерживаем! Там еще роты ждут! Шевелитесь – не у мамки в баньке!» Да какое уж там у мамки, сердито прикидывал Алексей, торопливо смывая жиденькую пену. Да и вообще, какая это баня? Ни пара крепкого, ни веника – так, название одно…

Закончившие помывку выстраивались в очередь и получали у старшины обмундирование и сапоги с портянками. Миронов и не предполагал, что солдату положено столько вещей: кальсоны и рубаха нательная, брюки, гимнастерка, зимняя шапка и шинель и целых два ремня – узенький поясной для брюк и широкий с пряжкой, подпоясывать шинель или гимнастерку. Не успели новобранцы разобраться, что к чему и как что надевать-застегивать, прозвучала команда строиться.

Старшина, поскрипывая идеально вычищенными сапогами, прошелся вдоль строя, осмотрел будущих курсантов, раздраженно дернул щекой и сквозь зубы проворчал: «М-да, орлы… Ну ничего, старшина Хоменко и не таких зайцев курить учил!»

Вечером, после ужина, который почти нисколько не успокоил вечно голодные молодые желудки, новобранцы занимались своим обмундированием: подгоняли, примеривали, пришивали погоны к гимнастеркам и шинелям, а кое-кто, вполголоса матерясь, без особого успеха мучился с навертыванием портянок…

Когда Миронов-младший сделал последний стежок и с жалостью посмотрел на свои исколотые непослушной иголкой пальцы, то, несмотря на страшную усталость, нашел-таки силы пошутить:

– Ну вот, в бою еще не был, а уже весь изранен. Швея из тебя, Леха, скажем прямо, дрянь!

Команда «отбой!», прозвучавшая из уст дежурного по роте сержанта после вечерней поверки, заставила оживиться всех и отныне стала, пожалуй, самой любимой командой курсантов…

Алексей аккуратно, как научили, уложил обмундирование на табурете, забрался в койку на втором ярусе, прикрыл глаза и чуть ли не застонал от наслаждения – настолько он устал за этот суматошный бесконечный день. Прежде чем провалиться в черную яму сна, Миронов успел подумать, что в этом училище, пожалуй, будет еще труднее, чем во время учебы и работы на заводе. Следующую мысль об отце Лешка так и не додумал – уснул.

Через неделю новобранцы, успешно прошедшие, как посчитало командование, краткий курс молодого бойца, приняли присягу.

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников.

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству.

Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся…»