Читать книгу "От Заполярья до Венгрии. Записки двадцатичетырехлетнего подполковника 1941-1945 - Петр Боград"

Напряжение всех сил, проверка воли и выносливости, готовности помочь товарищу. Жара, комары и мошка, едкий пот, прилипшая к горячей коже гимнастерка. В ходе марш-броска я замыкал походный порядок взвода и тащил на себе, кроме собственного вооружения, еще и винтовку младшего сержанта. Тот выбыл из игры. Внезапно из-за опушки леса выскакивает всадник, лошадь со всего карьера наезжает на меня и опрокидывает; от столкновения я падаю и случайно вспарываю штыком мышцы правой руки. Шок, боль, кровь, замешательство во взводе. И тут командир взвода резко командует: «Старшина! Встать! На ходу оказать себе помощь! Продолжать движение!»

У меня в тот момент и мысли не было поступить как-то по-другому. Ведь взвод из-за меня мог проиграть соревнования. Преодолевая боль, я бежал дальше. После марш-броска вместе со взводом в полной выкладке переплыл реку, преодолел полосу препятствий, выиграл штыковой бой на эластичных штыках и заработал в итоге приличную сумму баллов. Взвод занял первое место в училище. А для меня тогда это была великая победа над собой, проверка не только физической выдержки, но и силы воли.

Вот так ковался в Красной армии военный характер, так готовились будущие офицеры – как морально, так и физически – к приближавшейся войне. Выучка тогда была настоящая. Кадровые войска, которые в первое время войны были на передовой и сумели остановить немцев. Но мы положили эти войска, они своими телами закрыли немцам дорогу.

На следующий после соревнований день мне исполнилось 20 лет. День рождения я встретил в окопе полного профиля, который закончил оборудовать к рассвету. Рука, конечно, болела здорово. Но я был чрезвычайно горд тем, что дух мой преодолел слабость плоти. Тогда все казалось прекрасным: юность, все удавалось, невозможно было представить, что мы стоим на пороге страшной войны.

Первые дни войны

Наступила весна 1941 года, обстановка в мире сгущалась, ежедневно радио передавало о передвижениях войск, о якобы железнодорожных маневрах и т. д. У нас в училище стали поговаривать о досрочном выпуске. В апреле сфотографировали в форме лейтенанта и сняли мерку на обмундирование, шинель, плащ и сапоги. В конце мая, отобрав 50 процентов лучших курсантов роты, стали изучать новое оружие, винтовки и автоматы, при этом не выпускали за пределы городка в ожидании приказа об окончании училища.

10 июня с утра были проведены срочные построения, где приказали отправиться поротно на склады и получить офицерское обмундирование. После обеда все выпускники училища – более 800 человек – были построены на плацу. Нам был зачитан приказ наркома обороны о присвоении нам первичного офицерского звания – лейтенант. Правда, тогда еще говорили не «офицерского», а «командирского» звания. В списках зачитали мою фамилию, и впервые мое имя-отчество стало звучать вместо Пейсах Лейбович – Петр Львович. По-видимому, кому-то из кадровиков не понравилось мое еврейское имя и отчество. Правда, я не возражал.

Одну ночь мы переночевали в училище лейтенантами, а на второй день нас распределили по командам. Я получил команду в 36 лейтенантов с назначением в Прибалтийский особый военный округ (ПрибОВО), в 204-й стрелковый полк, дислоцировавшийся в городке Плунге (Литва) на самой границе с Германией. В этот же день вечером нас погрузили в товарные вагоны, и начался наш путь в Прибалтику, по сути, на войну, хотя мы об этом еще не знали. По маршруту движения эшелона с выпускниками, на станциях больших и малых собирались люди и кричали нам: «Ребята, на войну? Не подкачайте!» Мы все тогда беззаботно смеялись.

Поздно вечером 21 июня (в субботу) 1941 года наш уже небольшой эшелон прибыл на станцию Рига. Пока разобрались, что нам предстояло следовать дальше, до Шяуляя, наступила ночь, и мы все уснули. Проснулись рано. Я вышел из вагона – а их уже было только два, – увидел, что мы в тупике и одна за другой мчатся электрички то в одном, то в другом направлении. Время было 4–5 часов утра. В воздухе барражируют два новых истребителя. Все казалось подозрительным. Я спросил железнодорожников, поедем ли мы дальше или нет. Ответа не было. Я поднял свою команду (36 лейтенантов), и электричкой мы отправились на главный рижский вокзал.

Лейтенанты мои разбрелись по вокзалу, так как до отправки поезда на Шяуляй, а дальше на Плунге оставалось еще час-полтора. И здесь мы узнали, что на границе с Германией идут ожесточенные бои. Настроение у всех сразу стало жутким. Вскоре подали состав и мы начали грузиться в вагон. Вдруг слышу, как меня называют по фамилии. Смотрю: какой-то капитан-пехотинец, со знакомым мне по училищу лейтенантом. Капитан сказал мне, что по рекомендации этого лейтенанта отдел кадров округа принял решение оставить меня в Рижском пехотном училище курсовым командиром. Я ответил, что я не могу выполнить это, поскольку у меня команда лейтенантов и я обязан их довезти до места назначения. «Но там уже идут бои», – сказал мне представитель Рижского пехотного училища. «Тем более», – ответил я и посмотрел на своих лейтенантов – они молча, но выразительными взглядами одобрили мое решение.

Итак, поезд тронулся, и через два-три часа мы уже были в Шяуляе, который, увы, встретил нас очень недружелюбно. Дело в том, что, как только мы стали покидать свой вагон, над железнодорожным узлом появились немецкие бомбардировщики и безнаказанно, как на полигоне, не встречая никакого огневого сопротивления, бомбили узел. Как мы остались живы, я объяснить не могу. Все мои лейтенанты со своим скарбом были рядом со мной. Я впервые в жизни не в кино, не в газетах увидел немецкие бомбардировщики с черными крестами в желтом обрамлении.

Бомбили они беспощадно и закончили пулеметно-пушечным обстрелом площади вокзала.

Тогда и даже сейчас я испытывал и испытываю большое недоумение. Где же наши средства противовоздушной обороны, почему наших истребителей нет в воздухе? И много-много других почему.

Но время требовало моих действий, и я действовал. Долго искал, но все-таки нашел военного коменданта станции Шяуляй. На это ушло несколько часов. Когда я, наконец, обратился к коменданту, то оказалось, что он ничего не знает. Единственное, что он мне пообещал, – это то, что через час-полтора к Шяуляю подойдет бронепоезд, идущий в распоряжение командующего 8-й армии генерал-майора Собежникова и с ним можно будет отправиться в штаб армии. Обстановку на границе он не знал. Мне оставалось только ждать. Однако у меня команда лейтенантов.

Разобравшись в обстановке, я вскоре обнаружил недалеко от вокзала помещение штаба 11-го стрелкового корпуса, который накануне убыл в летние лагеря в районе Каунаса. В штабе корпуса был какой-то сержант, и я договорился с ним о временном размещении в нем моей команды.

Около 16 часов дня на станцию прибыл бронепоезд, с которым я немедленно отправился. Командир бронепоезда – капитан-танкист, убедившись, что я действительно старший лейтенантской команды, – согласился меня взять с собой на двухколесном мотоцикле для поездки на поиски штаба 8-й армии.

В это время немецкая авиация стала опять бомбить железнодорожный узел, в том числе бронепоезд. Однако внезапный огонь зенитных пулеметов бронепоездов заставил немцев бомбить менее прицельно. Мы же с капитаном в промежутках между бомбовыми разрывами на мотоцикле помчались по дороге Шяуляй – Паунче в поисках штаба 8-й армии.