Читать книгу "Стража! Стража! - Терри Пратчетт"

Достигнув капитана Ваймса, водный поток расступился в стороны и омыл распростертое тело двумя отдельными струями. Ваймс открыл глаза. Сначала был момент мирной пустоты, но потом воспоминание шибануло его, как лопата.

У Ночной Стражи выдался плохой день. Начать с того, что в этот день хоронили старину Герберта Гаскина. Эх, бедняга. Гаскин… Он нарушил одно из фундаментальных правил, которым должен следовать любой стражник. И правило это было не из тех, которые можно нарушить дважды. Поэтому Гаскина опустили в пропитанную влагой почву, дождь барабанил по крышке гроба, и никто не оплакивал почившего стражника, кроме трех уцелевших солдат из Ночной Стражи – самой презираемой категории людей во всем Анк-Морпорке. Сержант Колон рыдал. Бедняга Гаскин…

И бедняга Ваймс, подумал Ваймс.

Бедняга Ваймс, лежит здесь, в канаве. Из канавы вылез, в канаву и вернулся. Лежит он себе, а вода крутит водовороты, просачиваясь под его доспехи. И что только не проплывает мимо бедняги Ваймса, того самого, что лежит в канаве. Наверное, даже бедняге Гаскину сейчас лучше, чем бедняге Ваймсу, грустно подумал капитан Ночной Стражи.

Надо бы постараться и вспомнить… Итак, он ушел с похорон и напился. Нет, обычное «напился» здесь не годится. «Надрался в хлам» – это более подходящее выражение. Когда мир весь перекошен, словно в кривом зеркале, изображение становится нормальным только тогда, когда посмотришь на него сквозь дно бутылки.

Что-то еще было, надо вспомнить.

Ах да. Ночь. Время дежурства. Но не для Гаскина. На место старины Гаскина придется взять новенького. Хотя новенький и так должен был прибыть. Очередной свищ на ровном месте. Или шиш на ровном месте? В общем, очередной… выпрыжка?… выскакиватель?…

Ваймс оставил безнадежные попытки вылезти из канавы и рухнул обратно. Сточные воды продолжили свое бурление.

Над головой у Ваймса шипели под дождем и вспыхивали огненные буквы.

Могучее физическое телосложение Моркоу объяснялось не только свежим горным воздухом. Сызмальства он работал на принадлежащем гномам золотоносном руднике и по двенадцать часов в день гонял туда-сюда вагонетки с породой – такой род занятий весьма способствует росту мускулатуры.

Ходил он сутулясь. Чем это объяснялось? Опять-таки, тем фактом, что вырос Моркоу на золотоносном руднике, принадлежащем гномам, которые твердо уверены в том, что пять футов – это для потолка самое то.

Моркоу всегда подозревал, что в чем-то он отличается от гномов. Начать с того, что у него было больше синяков. Но затем в один прекрасный день отец подошел к нему, точнее, к его талии и сказал, что Моркоу вовсе не гном.

Это ужасно – целых шестнадцать лет считать себя гномом, а потом вдруг обнаружить, что принадлежишь не к тому виду.

– Понимаешь, сынок, мы не хотели говорить тебе об этом, – промолвил отец. – Думали, может, все утрясется само собой.

– Что утрясется? – спросил Моркоу.

– Твои размеры. Но теперь твоя мать считает, в общем, мы оба считаем, что настало время вернуться тебе к твоим сородичам. Рост – это очень важно, ты должен жить с теми, кто похож на тебя. – Отец принялся крутить разболтавшуюся заклепку на каске, что служило верным признаком обеспокоенности и смущения. – Э-э, – добавил он.

– Но мои сородичи – вы! – в отчаянии воскликнул Моркоу.

– В каком-то смысле да, – согласился отец. – Но в другом смысле нет, и этот смысл более соответствует действительности. Понимаешь, это все генетика, она так шутит. Поэтому было бы очень неплохо, если бы ты выбрался наконец отсюда и увидел мир.

– Что, я должен навсегда расстаться с вами?

– О нет! Нет. Конечно нет. Возвращайся, когда захочешь, навещай нас. Но, видишь ли, для парня твоих лет киснуть здесь… Это неправильно… Ну, это… То есть… Ты ведь уже не ребенок. А большую часть времени ползаешь на коленках. В общем, всякое такое. Неправильно это.

– Но тогда какие они, мои сородичи? – в замешательстве спросил Моркоу.

Старый гном набрал в легкие побольше воздуха.

– Ты человек, – выпалил он.

– Что, как господин Лосняга? – Господин Лосняга раз в неделю поднимался на запряженной волами повозке вверх по горным тропам, чтобы менять золото гномов на всякие полезные вещи. – Стало быть, я – один из верзил?

– Ну да… Только ты, сынок, еще верзилистее. В тебе шесть футов роста, а в нем – пять. – Гном снова принялся крутить разболтавшуюся заклепку. – Вот такие дела, сам видишь…

– Да, но… может, я просто чуточку высоковат? – Моркоу отчаянно цеплялся за последнюю соломинку. – В конце концов, бывают же люди-карлики, почему бы не быть высоким гномам?

Отец сострадательно похлопал его по той части ноги, которую можно назвать обратной стороной колена.

– Надо смотреть в лицо фактам, мой мальчик. Там, на поверхности, ты будешь чувствовать себя намного лучше. Твоя кровь напомнит тебе обо всем. Да и крыши там не такие низкие.

«А значит, ты не будешь вечно стучаться головой – небо, вон оно где…» – добавил про себя старый гном.

– Слушай, – сказал Моркоу, честный лоб которого весь сморщился в отчаянных раздумьях. – Ты ведь гном, да? И мама тоже гном. Значит, я тоже должен быть гномом. Это закон природы.

Гном вздохнул. Он надеялся преподнести эту тему очень осторожно, выдавать информацию по чуть-чуть, растянув рассказ на несколько месяцев, чтобы мальчик привыкал, но времени уже не оставалось.

– Сядь-ка, сынок, – сказал он.

Моркоу сел.

– Дело в том, – сокрушенно начал гном, глядя в большое честное лицо юноши, а не в пряжку его пояса, – что мы нашли тебя в лесу. Ты ползал там, неподалеку от дороги… Гм…

Разболтавшаяся заклепка жалобно взвизгнула. Наконец, гном махнул рукой и с разбегу ринулся в прорубь.

– Видишь ли, какое дело-то… там были повозки. Горящие, если можно так сказать. И мертвые люди. Гм, да. Чрезвычайно мертвые люди. Из-за разбойников. Суровая зима выдалась в ту зиму, и в горы приходило много всякого разного народу…

Так что мы взяли тебя, ясное дело, а затем… в общем, зима той зимой была долгой, как я уже сказал, и твоя мать привыкла к тебе, и… ну, в общем, мы всё собирались попросить Лоснягу поспрашивать о тебе, но как-то руки не дошли. Вот такая вот, в общем, история.

Моркоу воспринял рассказ довольно спокойно, главным образом потому, что практически ничего не понял. Кроме того, насколько ему было известно, быть найденным на обочине – обычное дело, все дети появляются так на свет. Гномы очень щепетильны в вопросах деторождения, и, как правило, все технические детали объясняются ребенку, только когда он[3]достигает половой зрелости[4].