Читать книгу "Тринадцатый пророк - Елена Гайворонская"

Мои нервы были на пределе. Я уже был готов сам зареветь благим матом похлеще любого ишака, но тут вдали, на горизонте замаячила вожделенным миражом грозная монументальная стена из огромных серо-бурых камней, ощетинившаяся зубчатым верхом. Я перешёл на трусцу, затем побежал. Я толкал кого-то, мне что-то кричали вслед. Ветки деревьев хлестали по физиономии длинными упругими иглами. Я споткнулся о камень. Упал, поднялся. Колено отозвалось горячей липкой болью. Ничего. Потерплю. Осталось совсем немного. Я согласен выйти в любые из семи ворот, даже перелезть. Там, за стеной, нормальный город. Город двадцатого столетия. Автобусы. Автомобили. Здания из стекла и бетона. Магда… Там моя Магда. Я извинюсь за то, её что обидел. Я не хотел. Это всё треклятая жара. Я расскажу Магде о настоящем путешествии. И мы вместе от души посмеёмся…

Со временем изменилось пространство: из лабиринта древних улок я выскочил на площадь, старательно вымощенную всё той же серой брусчаткой. Она лежала на моём пути огромной проплешиной, соединявшей улочки-волоски в единое целое. И центром этого целого являлось грандиозное сооружение из ослепительно-белого мрамора, одновременно величественное и уродливое в своей колоссальной монументальности. Высоченные каменные ступени, ведущие прямо в безмятежно-синее небо, покоившееся на огромном горящем огненным золотом чешуйчатом своде, опирающемся, в свою очередь, на гигантские ноги необъятных колонн. Эта постройка несомненно имела бы успех в кругах поклонников Церетели. Я от души пожалел об отсутствии фотоаппарата.

На площади и вокруг здания толпился народ. Одни входили, другие выходили, весело переговаривались на варварском языке. Что это? Местный храм? Торговый центр? Или то и другое одновременно – два в одном? На крыльце высохший мужичок продавал голубей в тесной клетке, периодически размахивая широкими рукавами и издавая зазывные возгласы. Рядом приклеилась к колонне полуодетая девица, чья улыбка сулила многие удовольствия. Стайка оборванных нищих пряталась в тени, время от времени выползала на свет, потрясала лохмотьями, протягивала худые грязные руки. Грязные дети играли в древние, как мир, салочки. Орали ослы, блеяли кудлатые овцы, лаяли драные псы неизвестных пород. На ступеньках появился осанистый мужчина с окладистой бородой, одетый столь же странно, но, судя по замысловатому головному убору, золочёному подбою и украшенным искрящимися камнями мыскам нелепых штиблет, дорого. Разномастная компания оживилась. Нищие ринулись наперегонки. Девица приобрела позу, от которой покраснели бы модели «Пентхауса». Мужичок выхватил из клетки взъерошенного голубя и, ухватив за ноги, принялся трясти перед носом важного господина и что-то непрерывно лопотать. Но двое крепких молодцов, сопровождающих важную персону, оттеснили всех в сторону. Бородатый господин порылся в висящем на поясе толстом вязаном кошеле и, вытащив несколько монет, швырнул оземь. Нищие, позабыв об увечьях, кинулись за подаянием, переругиваясь, отталкивая друг друга.

Я зажмурился, и перед моим мысленным взором с убеждающей ясностью предстала картина забитой туристами, гудящей разноязыкой толпой площади, ослеплённой солнцем и бликами фотомыльниц… Дежавю? Куда в таком случае всё подевалось? Я отчаянно помотал головой. Чушь. Конечно, это совсем другое место. Какое-то гетто. Я имел непростительную глупость отправиться без путеводителя и забрести в квартал чокнутых религиозных ортодоксов, задержавшихся в каменном веке. Почему в моей тупой башке была заложена дурацкая уверенность о том, что Израиль набит туристами как огурец семечками, и любая кривая выведет к родному автобусу? Осёл безмозглый, без гроша в кармане к тому же.

Обогнув мраморный монумент, я свернул с площади и угодил на узкую кривую улочку меж двухэтажных каменных домов с незастеклёнными окошками-бойницами. Вскоре улица оборвалась, сменилась пустырём. Обстановка вокруг напоминала беженский квартал вроде тех, что показывают по ТВ. Сирость и убожество. Натянутые на четыре вкопанные в землю палки куски материи – жалкие подобия палаток. Тлеющие костры, колдующие над закопчёнными горшками смуглые растрёпанные женщины. Рядом, распятое на тех же палках, сохнет довольно мрачного вида бельишко. Поодаль на соломе дремлют мужчины, рядом переминаются с ноги на ногу скучные ослы, изредка оглашая округу ленивыми криками. Копошатся в пыли смуглые оборванные дети. В душном воздухе – невыносимый смрад от потных тел, прелых лохмотьев, подгорелого мяса, человеческих и животных испражнений. Меня едва не вывернуло наизнанку. Какой-то небритый парень что-то выкрикнул мне вслед, ощерив в усмешке редкие гнилые зубы.

Я пошёл обратно и, наконец, упёрся прямо в стену. Пошёл вдоль. Бежать уже не мог. Пот заливал глаза, сердце колотилось в носу. Я ловил горячий воздух пересохшим ртом, чувствуя себя если не загнанным жеребцом, то ездовой собакой. Где выход? Ворота, должны же быть какие-то ворота… Огромный каменный монстр нависал над головой, грозя раздавить своим могучим древним хребтом. Ворота. Я увидел их издалека: массивные брёвна, сбитые железом, с гигантскими засовами и петлями, в которые запросто можно было просунуть голову. Вероятно, очередная историческая достопримечательность, дошедшая из времён Иисуса. В проём лениво процеживался люд. Поодаль торчали два придурка, одетые в короткие красные плащи а-ля Бэтмен, из-под которых виднелись какие-то железяки. В довершении к хэллоуину в дурдоме – на головах красовались замысловатые каски вроде пожарных, а в руках – длинные железные копья, которыми парни лениво поигрывали, что-то обсуждая. В любой другой момент я бы заржал во весь голос, но нынче мне было не до смеха.

Я припустил с новыми силами. Сейчас я нырну в эти дурацкие допотопные ворота, и это сумасшествие останется в ночных кошмарах. Десять шагов. Пять. Четыре. Три. Два, Один…

Ветер снова чихнул в лицо пригоршней мелкого песка. Я зажмурился, сплюнул. Открыл глаза, тупо глядя по сторонам. Впереди качалось дерево, мелкие серебристые листья трепетали как девственница перед брачной ночью. Ветки раскачивались туда-сюда в такт порывам суховея. Дальше простиралась жухлая трава, клубящаяся пыль, валуны и песок. Более ничего. Город кончился. Солнце стояло над макушкой, прожаривало до самых пят, спекая нутро. Неумолимое солнце пустыни. Пустыни, на сколько хватит глаз.

Под ногами что-то зашуршало. Ящерица. Здоровая, как детёныш варана, наглая, как папарацци. Порскнула – и уселась на камне поодаль, ехидно поблёскивая вострыми чёрными глазёнками: мол, что дальше будешь делать, приятель? Я нагнулся, поднял спёкшийся песчаный ком, швырнул в наглое земноводное. А, когда оно исчезло, осел на горячую землю, обхватил руками голову. Мне хотелось выть от бессилия и внезапно навалившегося ужаса перед леденящей, гнетущей, обмазывающей стылым, липким потом выворачивавшей нутро неизвестностью.

Где я?!

Город, огромный, нашпигованный туристами, электроникой, сверкающий стёклами, кишащий автомобилями, славный город Иерусалим растворился подобно полуденному миражу. Город-призрак. «Летучий голландец». Так вот как это бывает, когда сходят с ума. Я спятил. Сдвинулся. Крыша съехала. Взрывом мне повредило мозги, и в них завелись тараканы. Даже не тараканы – амурские крабы. Всё это мне только кажется. Галлюцинация. А на самом деле я сижу где-нибудь под лопухом с электродами на бритом черепе, а люди в белых халатах колют мне успокоительные. Я в кино такое видел. Вот только не помню, чем закончился фильм…