Читать книгу "Хрустальное сердце - София Герн"

— Обидел? — Катя дернула плечиком. — Нет. Он делал все, чтобы меня уничтожить. Он не мог мне кое-чего простить. Он очень мстительный человек.

— А зачем же вы вышли за него замуж? — удивился Оленин. И тут же замахал руками, осознав всю глубину бестактности своего вопроса. — О! Простите, я не хотел вас обидеть! У нас впереди найдется время поговорить о массе других приятнейших вещей. Конечно, если вы захотите мне довериться.

— Захочу, — вдруг решительно и просто сказала Катя, — я уже вам доверяю. И на биеннале пойду. Вы правы. Это хорошая идея. А ваш сын будет?

— Понятия не имею, — Сергей пожал плечами, — вполне возможно. И Вера любит такие мероприятия. Вас это пугает?

— Нет. Уже нет, — Катя покачала головой, — пусть будет как будет.

Весь день Катерина занималась набросками для квартиры Никиты Оленина — да так увлеклась, что результат понравился даже ей самой. «Он хотел холодный хай-тек? Да ради бога!»

То, что задумала дизайнер, было похоже на покои Снежной Королевы, помешанной на стекле и металле, а также на всех возможных новинках домашней и бытовой техники. Закончив продумывать отделку стен, пола и потолков, Катя подобрала по каталогу столики из зеленоватого стекла, напоминающие глыбы льда, светильники, похожие на сосульки, шкафы, сверкающие белизной айсбергов, и ко всему этому патологическому и замораживающему великолепию добавила детали, копирующие отделку «Титаника». Катя Симонова совершенно не представляла себе, как Никита станет жить в такой квартире, но сам проект увлек ее, постепенно превращаясь в произведение искусства.

Пришел Станкевич, долго и сосредоточенно рассматривал проект, все объемные планы в компьютере, рисунки на бумаге, тер виски и морщился. Катя уже подумала, что сделала какой-то кошмар, но тут Федор обнял ее и расцеловал в обе щеки.

— Прекрасно, девочка моя! Совершенно непригодно для нормальной жизни, и именно поэтому прекрасно! Поздравляю. Ну а теперь беги домой и собирайся на светское мероприятие.

— А вы уже знаете? — смутилась Катя.

— А как же! — рассмеялся Федор. — И сам пойду. Мы с Сережкой нечасто балуем своим присутствием подобные вечеринки, но он на этот раз почему-то решил пойти. И меня позвал. Для поддержки, что ли? И сказал, что тебя пригласил. И что он там задумал? — Станкевич повернул Катю к себе и уставился ей в глаза: — Темнишь? Или нет?

— Ничего я не темню, — пробормотала Катя. — А задумал он, по-моему, сеанс шоковой терапии.

— В каком смысле?

— Там может быть Кирилл.

— Вот и отлично! — засмеялся Федор. — Просто отлично! Молодец Оленин. Так и надо. Знаешь, Катька, он, по-моему, на тебя стойку сделал, старый ловелас!

— Он что, действительно ловелас? — испугалась Катя. — И ни одной юбки не пропускает?

— Нет, конечно! — замахал руками Станкевич. — Это я так, болтаю просто. Сергей человек серьезный. Иногда мне кажется, что даже слишком уж серьезный. Не любит он случайных связей. Просто не признает. А если кого отметил, то это всерьез и надолго. Хотя на моей памяти самым его большим увлечением была…

— Кто? — насторожилась Катя.

— Мария Калласс! — захохотал Станкевич, а Катя чуть со стула не упала. Нет, ее шеф совершенно неисправим!

— Ну я пойду? — спросила она.

— Иди. И чтобы выглядела на все сто!

…На этой суетливой презентации оказалось столько народу, что Катя даже удивилась, когда Сергей без труда отыскал в толпе свою дочь Веру. Она оказалась худой высокой девушкой с копной натуральных рыжих волос, какие Катерине приходилось видеть, может быть, только на фотографиях в глянцевых журналах.

«Сказочные волосы, — вздохнула Катя, — чего не скажешь о простом грубоватом лице наследницы Сергея Оленина, хотя глаза хороши — светло-карие, даже золотистые, строгие и серьезные. Лучиков смешинок в уголках глаз не наметится еще о-го-го как долго, при такой-то убогой мимике, а вот складка у губ обязательно обозначится от этой недовольной гримаски».

Одежда еще больше подчеркивала худобу и высокий рост Веры — черные велюровые бриджи «Givenchy», черные ажурные колготки, узенькая белая блуза и удлиненный жилет, расшитый стразами, — эдакая «принцесса готов». Высоченный каблук позволял Вере еще больше возвыситься над толпой, обозначив таким образом свое несомненное превосходство.

После того как девушек представили друг другу и подошедший Никита поздоровался с Катей, беседа стала увядать, Вера утратила к ней всякий интерес и только кивала, отпивая шампанское из своего бокала маленькими осторожными глоточками.

Оживилась она только тогда, когда к ним подошел Кирилл.

Катя внутренне напряглась, но Кир повел себя так, будто между ними никогда не происходило ничего неприятного, будто он просто встретил на светском мероприятии свою старую знакомую и даже немного рад этому обстоятельству. Кирилл выглядел немного уставшим, под глазами легли темные тени, а скулы заострились, что придавало ему вид какого-то опереточного злодея. Сходство усугублял клубный пиджак, скроенный как смокинг, неловко сидящий на фотографе, и гладко зачесанные назад волосы такого же глубокого черного цвета, как и у самой Кати. В лице Кирилла не было изящества его бывшей жены, а только слащавость, на которую, надо признать, падки многие женщины. Слишком яркие губы, слишком короткий нос, слишком высокие, четко очерченные брови и некоторая пухлость щек.

«Красавчик, — с неприязнью подумала Катя, пожав руку бывшему мужу. — В кино актеры с такой внешностью играют порочных негодяев. Капризный ребенок-злодей. И как я могла с ним связаться?..»

— Конечно, я была во Флоренции, что за вопрос? — говорила между тем Вера. — Музей фотографии братьев Алинари просто фантастика! Такой vintage! А эти дивные отпечатки с оригинальных пластин и стекол? Потрясающее впечатление. Я кое-что даже приобрела. Мне сделали пару снимков на заказ. Разумеется, это стоило немало, но…

— Лучше уж купить что-нибудь поближе к телу, — сказал Никита, не разделявший восторгов сестры, — если уж тебе так хочется украшать дом черно-белой фотографией.

— А что? Предложишь мне какого-нибудь Бородулина? Не понимаю, чем все восхищаются? Это просто пародия на «Триумф Воли» и «Олимпию» Лени Рифеншталь, знаете, да, Катя? — Вера глянула на Катерину. — Это любимый режиссер фюрера. Все эти спартакиады с атлетами, косточки которых давно обратились в прах, меня не интересуют. Совок. Или Германия тридцатых. Что, впрочем, одно и то же. Не люблю и не хочу.

— А на «Сотбисе», между прочим, Бородулин ушел за весьма приличные бабки. Да и на «Сванн» тоже, — включился в беседу Кирилл.

— Ты мне еще посоветуй Нарахару, — скривилась Вера. — Почему нет? Наверное, с твоей точки зрения его сценки, отщелканные в женской тюрьме, чудо как хороши.

— Вера! Ты просто неисправимая эстетка. Это уже немодно, — сказал Кирилл.

— Да, — отрезала Оленина, — я эстетка. И мне плевать, модно или нет. Я сама определяю, что модно, если ты еще не забыл. И я люблю красоту. А все это уродство, что ты тут выставил на всеобщее обозрение: бомжи, голые старые алкоголики, сталевары «ню» с рожами перепившихся чертей, — мне совершенно не нравится. По-моему, это просто пошло и претенциозно, а никак не концептуально. Кстати, о том, что модно. Ты не забыл, часом, что голые шахтеры в балетных пачках когда-то давно украшали страницы «ОМа»? Тогда это казалось круто. Но теперь — извини.