Читать книгу "Резинки - Ален Роб-Грийе"

Еще лучше: ничего не произошло! После самоубийства остается по крайней мере труп; а вот поди же ты, труп убрался, не позвав на помощь, и сверху просят не вмешиваться. Здорово!

Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Уже и жертвы нет. Что до убийцы, то он с неба свалился и теперь уже, конечно, далеко, в пути, обратно на небо.

6

Разрозненные ошметки, две пробки, маленькая черная деревяшка: теперь это похоже на человеческое лицо, кусок апельсиновой кожуры вместо рта. Блики от мазута дополняют гротескную клоунскую физиономию, марионетка в кровавой игре.

Или это какое-то сказочное животное: голова, шея, грудь, передние лапы, тело льва с огромным хвостом и орлиными крыльями. Зверь, жадно облизываясь, надвигается на свою бесформенную добычу, растянувшуюся подальше. Пробки и деревяшка на прежнем месте, но лицо, которое они только что составляли, полностью исчезло. Прожорливый монстр тоже. Теперь на поверхности канала нет ничего, кроме неясной карты Америки; да и то еще надо поднапрячься.

«А если он снова зажжет свет, перед тем как широко открыть дверь?»

Бона, как всегда, не хотел допускать никаких возражений. Спорить было незачем. А ведь на самом деле получилось так, как будто Дюпон снова зажег свет: Гаринати вполне мог его потушить, когда ему того бы захотелось, а если Дюпон, прежде чем до конца открыть дверь, его снова зажег, то получалось то же самое. Он показался бы только тогда, когда осветилась комната.

А в чем, собственно, дело? Во всяком случае ошибся Бона: Поскольку тот, кому он доверил это дело, не потушил свет.

Забыл? Или нарочно? Ни то, ни другое. Он собирался его потушить; вот-вот собирался это сделать. Дюпон слишком рано поднялся. Сколько же было на часах? Он действовал недостаточно быстро, вот и все; и, в общем, ему не хватило времени, еще одна ошибка в расчетах, ошибка Бона. Как же он теперь все уладит?

Кажется, Дюпон был задет. Но не очень сильно, ведь убежал; Гаринати явственно слышал, как он повернул за собой ключ. Не оставалось ничего другого, как убраться. Серая дорожка, двадцать две лестничных ступеньки, блестящие перила с медной верхушкой в самом низу. Предметы еще чуть-чуть потеряли в плотности. Выстрел из револьвера произвел какой-то странный шум; нереальный, поддельный. «Бесшумным» он пользовался первый раз. Пуф! Как из воздушного; даже муху не напугаешь. И сразу же все наполнилось ватой.

Может, Бона уже знает. Из газет? Для утренних это случилось слишком поздно; да кому в голову придет писать о несостоявшемся преступлении? «Покушение на убийство: неизвестный выстрелил вчера вечером из игрушечного пистолета в безобидного профессора…» Бона всегда знает.

Вернувшись к себе прошлой ночью, Гаринати нашел записку, написанную рукой шефа: «Почему вы не появились после, как было условлено? У меня для вас работа: они высылают специального агента! Некто мсье Валлас, который снимет комнату в театре событий. Прийти надо было сегодня утром! Все нормально. Я жду вас завтра, во вторник, в десять часов. Д. Б.». Можно подумать, ему стало известно, что все прошло удачно. Он просто не может себе представить, что потерпел неудачу. Когда он что-то решает, то все должно получиться. «Прийти надо было сегодня утром». Наоборот! Теперь самое время.

Ему было нетрудно вычислить этого Валласа, но он его упустил, его тоже. Его легко найти. Зачем? Что ему сказать? Сегодня с самого утра, методично разыскивая его в квартале, у него было ощущение, что ему есть что ему сказать; теперь он уже не знает, что говорить. Как будто ему поручили помогать в расследовании.

Ну ладно, сначала надо решить, как устранить вчерашнюю оплошность. Встреча в десять. Бона делал большой упор на день и точное время убийства Дюпона. Тем хуже; на сей раз ему придется смириться. А что же другим, которых Гаринати не знал, всей организации вокруг Бона, и даже выше его, этой огромной машине придется из-за него остановиться? Он объяснит, что его вины не было, что ему не хватило времени, что все пошло не так, как было задумано. Но не все потеряно: завтра, может, сегодня вечером Дюпон умрет.

Да. Он вернется и будет ждать его за изгородью из бересклета, в рабочем кабинете, загроможденном книгами и бумагами. Он вернется туда свободно, с ясной головой, возродившийся и внимательный, «взвешивающий каждый свой шаг». На столе лежит кубический камень с закругленными углами, отполированными долгим употреблением сторонами…

Разрушенная башня, освещенная молнией.

Двадцать одна деревянная ступенька, белая плита.

Плитка в коридоре.

Через приоткрытую дверь — три ломтика ветчины на тарелке.

В столовой ставни закрыты; на кухне тоже; через щели пробивается неясный свет.

Он идет по газону, чтобы не скрипел под ногами гравий дорожки, которая светится между двумя полосками темной зелени. Окно кабинета, центральное окно на втором этаже, со стороны канала, ярко освещено. Дюпон еще там.

Звонок, который молчит на входе в калитку.

Без пяти семь.

Нескончаемая улица Землемеров, наполненная запахом селедки и капустного супа, начиная с неосвещенных пригородов и грязной сетки дорог, идущих между убогими бараками.

Пока темнело, Гаринати, дожидаясь условленного времени, бродил среди растущих на глазах грязных груд дырявых тазов и стальной проволоки. Он оставил в своей комнате переданные Бона письменные инструкции, которые уже давно знал наизусть.

Эти бумаги — точный план сада и дома, доскональные описания всего вокруг, все детали предстоящей операции — были исписаны не Бона; тот заполнил лишь несколько листочков относительно самого убийства. Кто был автором остальных, Гаринати не знал; скорее, авторами, так как в особняке, должно быть, побывало немало людей для того, чтобы сделать необходимые наблюдения, запомнить расположение предметов, изучить заведенные в доме правила, вплоть до того, чтобы заметить, как ведет себя каждая половица, когда на нее ступаешь. Кто-то после обеда также отключил звонок калитки.

Маленькая стеклянная дверь громко скрипнула. Поспешно скрываясь, Гаринати открыл ее шире, чем следовало.

Остается еще узнать…

Вернуться без промедления. Теперь там только глухая старуха. Снова подняться наверх и повторить самостоятельно весь опыт. Пока комната будет в темноте, посмотреть, в какой именно момент рука ничего не подозревающего человека зажигает свет.

Другой на его месте… Ничего не подозревающего. Собственная его рука.

Преступник всегда возвращается…

А если Бона узнает? Ему и не следовало торчать здесь! Бона. Бона. Бона… Гаринати выпрямился. Он вступает на мост.

Того и гляди пойдет снег.

Вместо него другой, взвешивающий каждый свой шаг, пришел бы, с ясной головой и свободный, совершить акт неотвратимой справедливости.

Куб серой лавы.

Отключенный сигнальный звонок.