Читать книгу "Жестяные игрушки - Энсон Кэмерон"

— Такой же, как все, — говорит он ей. Она смотрит прямо перед собой через ветровое стекло на окружающую стоянку кемперов клумбу розовых агафантусов и снова не отвечает. Похоже, она молчала так все три дня, прошедшие со смерти Гэри Уилсона, ибо, возможно, она поняла, что мой отец — всего лишь еще один белый человек, испытывающий продукт своего сознания на еще одном черном человеке.

— Так я заберу твои вещи? — спрашивает он ее.

— Нет. Он там, внутри, — отвечает она. Лес Барфус поспешно заводит мотор своего «ЭфДжея». Поскольку глушитель давно прогорел, рев мотора будит ротвейлеров Куинна, и те принимаются с лаем носиться вдоль изгороди. Барфус подает машину вперед, так как сдать задним ходом не может. Он медленно скребет правой, водительской боковиной кузова по 72-галлонному газовому баллону, питающему газом желтый «Сандаунер», медленно обрывает левыми колесами растяжки полосатой зелено-оранжевой палатки, пристроенной к серебряному «Уиндзору-Уикендеру». Переваливает через клумбу розовых агафантусов, которыми Джон Куинн обсадил свою стоянку кемперов, и выезжает на улицу, в то время как полосатая зелено-оранжевая палатка превращается в зеркале заднего вида в некое подобие знамени, водружаемого скульптурной группой из окаменевшего разведывательного взвода.

На чем и завершается пока история со смешением рас на стоянке кемперов в Лейквью. На чем и завершается история со смешением рас в Джефферсоне. Впрочем, история эта еще не затихла на окружающих город фермах и хуторах у реки, куда не доходят ежедневные газеты и волны местной радиостанции и где водовороты страстей и желаний кипят, не подчиняясь ничему, кроме неведомых нам прихотей природы.

Для тех, кто живет выше по реке, эти двое продолжают встречаться. И продолжают дарить друг другу жгучий оргазм.

Но замкнутой в алюминиевых стенах кемпера на стоянке в Лейквью гармонии между белым мужчиной и черной женщиной пришел конец. Лес Барфус отвез мою мать обратно на берега Мёррея, в Кумрегунью, откуда только та часть ее, которая стала мной, вернулась обратно, в море беложопых.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сваренная докрасна

Спустя два месяца после того, как он застрелил того черного парня, а Ширли Барфус бросила его и вернулась в Кумрегунью, мой отец позвонил своей жене. Она жила одна, в эпицентре неодобрительного шепота, в ярко-синем эдвардианском особняке на Рэнкен-стрит, который принадлежал его родителям и родителям его родителей. Жила узницей в этом особняке.

Вышло так, что он изобрел новую касту, состоявшую из нее одной, — касту низших и неприкасаемых. Ибо если люди, ходящие по этим улицам, недолюбливают черномазых, их не может не завораживать любая женщина, в которой что-то настолько не так, что ее бросили ради черномазой. Они хотят глазеть на нее, и спрашивать у нее, как у нее дела, и пытаться любыми другими способами понять, что же в ней такого, определившего ее в эту редчайшую низшую касту.

Когда она выходит из дома, мужчины по всему городу делают друг другу едва заметные знаки рукой, оповещая о ее приближении. Они кивают головами в ее сторону, и когда она приближается, среди них воцаряется тишина, которая сгущается до тех пор, пока кто-нибудь из них не рискнет задать ей какой-нибудь почти рискованный вопрос — почти двусмысленный, однако при ближайшем рассмотрении не содержащий ничего серьезнее вопроса «Который час?». Однако всем, не исключая ее саму, понятно, что имелось в виду нечто большее, нежели просто «Не подскажете, который час, миссис Карлион?» Ибо она — та самая женщина, муж которой предпочел развратничать с почти что обезьяной, только бы не с ней. Добровольно и, можно сказать, с душой, если верить рассказам его соседей по стоянке кемперов, избрал прелести совершенно другого, низшего биологического вида. Женщины с напоминающей пчелиный рой копной черных волос, фиолетовой кофтой и темными очками. Той самой женщины.

Горожане используют любой доступный им предлог обследовать ее детальнее, дабы докопаться до причин всего этого. Они начинают принюхиваться к ней, причем делают это даже не таясь. И правда, вдруг причина того, что ее отвергли, таится в том, как от нее пахнет? Может, так они поймут, с чего это муж вдруг бросил ее, чтобы жить в кемпере с аборигенкой? Может, от нее просто пахнет чем-то этаким невообразимым?

Когда они в попытках докопаться до причин этого начинают принюхиваться к ней, она начинает мыться дважды в день, потом трижды. Выходя из дома в бакалейную или мясную лавку, она всегда вымыта начисто и распарена докрасна. Она начинает пользоваться экзотическими духами из Франции, носящими названия рискованных эмоций, которые Рей Бирч, аптекарь, выписывает специально для нее из Мельбурна. Их флаконы так крошечны и так дороги, что продавщицы вынимают их из коробочек и минуту вглядываются в их маслянистое содержимое. Их ароматы так искусно сотканы знаменитейшими французскими парфюмерами из цветочных экстрактов и китовых тканей, что приводит местных в смятение. Ветру таких ароматов не занести в эти края и за миллионы лет.

Каждый раз, выходя в город, она опрыскивает себя этими ароматами, а город принюхивается к ней в поисках улик. Когда она выходит из магазина, тот еще некоторое время пахнет, как будуар роскошной дамы.

Но ей не спастись от того запаха, что прилип к ней. От того запаха, что мерещится обонянию ее городских соседей. С таким запахом не справиться даже самыми изысканными эссенциями всего франкофильского мира, вместе взятого. Поэтому очень скоро она откупоривает эти крошечные флаконы, и выливает их содержимое в раковину, и смывает его водой в канализацию. И вообще перестает выходить. Продукты ей доставляют теперь на дом. Однако выходит, что даже таким, вроде бы далеким от нее австралийцам, как бакалейщикам или зеленщикам, известно достаточно, чтобы и они смотрели на нее с любопытством и жалостью. М-р Сулейман, принося ей недельный запас овощей, заходит настолько далеко, что протягивает ей пучок свежей петрушки, глядя на нее с жалостью, и поднимает палец к губам, предупреждая ее изъявления благодарности. А неделю спустя проделывает то же самое с пучком лука-порея. И эти порей с петрушкой медленно гниют в ящике для овощей ее «Фриджидэйра», ибо никому не нравится, чтобы его кормили из жалости, но и выбрасывать свежие овощи тоже никому не нравится.

Некоторое время ее подруги продолжают заглядывать к ней, чтобы принюхаться и посудачить потом о ней друг с другом. Но все ее подруги в конечном счете — нет, даже в первую очередь — жены его приятелей. Ибо дело происходит в провинциальной Австралии шестидесятых, и общество представляет собой замысловатую схему мужских взаимоотношений. Схему, за рамки которой она вышла. И через некоторое время ее, похоже, не могут больше найти.

* * *

Он живет один в своем кемпере, а она живет одна в его доме. Однако она — пария в большей степени, нежели он, хотя именно он совершил тот поступок, после которого все стали ощущать моральное превосходство над Карлионами. Ибо это женская обязанность — быть объектом влечения, достаточно мощного, чтобы мужчина не отвлекался на такие опасные фокусы, вроде этого. Чего ей не удалось. Несмотря на эти ее скулы, и эти ее длинные ноги, и эти ее холеные груди, и эти ее манеры, которые люди называют царственными.