Читать книгу "Обратная сторона радуги - Мария Евдаева"

Черные мысли о недавнем поражении Палмаха и о необходимости оставить свою новую

семью в незнакомой и опасной Хайфе снова накрыли его с головой.

– Не тревожься об этом, – просила Хана, – я видела более тяжелую жизнь. Здесь у нас все будет хорошо.

– Я больше не боюсь! – уверял маленький Рубен. – Теперь я знаю, что я хороший и Боженька меня слышит. Ведь это я попросил его вас поженить. Просто возвращайся скорее, мы тебя любим!

И он спустя год вернулся. Вместе с вестью о безоговорочной победе Израиля.

Хайфа постепенно возвращалась к мирной жизни.

– С этого города началось наше знакомство со страной, – сказала Хана. – Знаешь, я бы очень хотела остаться здесь навсегда. Мы оба – городские жители, нам уже не измениться.

– А я почти привык было к крестьянской жизни.

В свое время его действительно восхищал энтузиазм молодежи, осушающей болота и строящей водонапорные башни, создавшей сильную армию и возводящей прекрасную страну в пустыне.

– Зачем нам оставаться в Хайфе?

– Затем, чтоб ты, наконец, продолжил образование, ты должен поступить в Технион.

Рубен мотнул головой.

– Дохлый номер. Я напрочь лишен прилежания. Скорее всего, упустил тот момент, когда оно формируется в зачатке. Вместо того, чтобы привить мне тягу к знаниям, учителя воевали

с моей дьявольской шуйцей, на костре, правда, не сожгли, но желание учиться зверски растерзали.

Рубен не лукавил. Разгуливай леворукий мальчишка по парижской улице Сен Дени веке в восемнадцатом, он бы не преминул пустить пыль в глаза друзьям-париям, но Рубену Боннеру повезло меньше. Он появился на свет по другую сторону жизни, где выделяться из толпы было равносильно вызову. Тогда он потерпел первое в своей жизни серьезное поражение, а за ним последовало непонятное, но естественное для ребенка, которым недовольны окружающие, чувство вины. Не понимая в чем именно он виноват, но отчаянно пытаясь исправиться, он однажды не понял, а просто почувствовал, что все эти попытки бесполезны, что человек, возомнивший себя хозяином природы является просто её самым заносчивым рабом. Однако природа великодушна, она ответит на все вопросы тому, кто не перечит ей. И, еще в детстве, обладая сильным характером, в одиночку зажил по её правилам.

Голос Ханы вернул его к действительности.

– Не верю. У тебя редкая эрудиция.

– Поняв, что выровнять успеваемость мне уже не светит, я стал много читать. Скажем так, наверстывал недоработки образования. В конце концов, я обнаглел до такой степени, что читал прямо на уроках, пристроив книгу под партой. А потом отец отправил меня в от греха подальше в Берн, но я и там плохо учился.

– Бог наградил тебя незаурядными аналитическими способностями, а ты хочешь пустить их по ветру.

– Бог… Чем дальше, тем меньше я его понимаю. Или тех, кто утверждает, что хорошо его знают. Богу приписывают человеческий характер, причем каждый наделяет его своим собственным. Даже несчастья, выпавшие на долю человека, позиционируются с двух сторон – вредного соседа Бог наказывает за грехи, а мне, безгрешному по определению, посылает испытания, как Иову. Если и есть где-нибудь высший разум, ох, и потешается же он над нами.

Мудрая и по-женски изворотливая Хана одарила мужа лукавой улыбкой и произнесла:

– Согласна. И вместе с тем считаю, что лишать мир такого естествоиспытателя крайне неблагоразумно. Он предложил пари, мы его принимаем.

Это «мы» понравилось ему больше прочих убеждений. К тому же надежду однажды продолжить образование Рубен лелеял давно, но не решался признаться даже любимой женщине.

– Сдаюсь, – вздохнул он.

В том же году он поступил на биологический факультет хайфского Техниона.

1962 г.

Хана, которую Рубен всю ночь прижимал к себе, как ребенок любимую игрушку, бесшумно выскользнула из его объятий и сидя перед зеркалом, расчесывала свои каштановые кудри, когда он открыл глаза.

– Где молодежь? – Рубена удивила неестественная для выходного дня тишина.

– Я отправила детей в пекарню. Скоро будем завтракать.

Но дети внезапно ворвались в дом безо всяких покупок.

– Эйхмана поймали! – кричал молодой Рубен, размахивая свежей газетой. – Моссад! В Аргентине!

Маленькая Эсти бежала следом, счастливая от причастности к сенсации.

Рубен развернул газету.

«Сообщение Давида Бен Гуриона: Адольф Эйхман находится в Израиле и в скором времени предстанет перед судом» – гласил заголовок.

В последующие восемь месяцев вся страна следила за самым напряженным судебным процессом. Адольф Эйхман, гестаповец, ответственный за «окончательное решение еврейского вопроса», двенадцать лет скрывавшийся в Аргентине, за время процесса не показал ни единой эмоции на лице. Он в целях разумной безопасности сидел за пуленепробиваемым стеклом и с легким интересом выслушивал свидетельские показания ста одиннадцати выживших узников фашистских лагерей, все их проклятья в свой адрес воспринимал безучастно и лаконично твердил в ответ на большинство вопросов: «Я выполнял приказ».

Генеральный прокурор Гидеон Хаузнер, будучи одним из лучших юристов Израиля, тоже старался не давать волю эмоциям, хотя это давалось ему, уроженцу Польши, все сложнее и сложнее. «Как – размышлял он – ну как в человеке все это время могли уживаться равнодушие и ненависть?!» Но когда на вопрос, в чем провинились маленькие дети, Эйхман спокойно ответил, что ликвидировать надо было всех представителей нежелательной расы, иначе операция не имела бы смысла и бросил на обвинителя взгляд, в котором читался ехидный вопрос «Разве вы не понимаете таких простых вещей?», Хаузнер с трудом подавил желание наброситься на подсудимого с кулаками.

Обвинительное заключение состояло из 15 пунктов, ни один из которых не заставил военного преступника хотя бы на мгновение измениться в лице. Даже смертный приговор Эйхман выслушал с самым невозмутимым видом.

В ночь с 31 мая на 1 июня Рубен безотрывно наблюдал за стрелками часов, медленнее, чем обычно подбирающимися к полуночной отметке и с ужасом понимал, что тяжести на его душе не становится меньше. Вот и казнили злого Амана… И дальше ничего…

Весь следящий день он выслушивал пафосные речи друзей, отмечая про себя, что большинство из них, так же как и он сам, попросту хорохорятся с камнем на сердце. И только под вечер, когда кроткая Хана вдруг твердо сказала: «Вот теперь мы страна, с которой будут считаться в мире. Когда вы с Дани восхищались Тель-Авивом, даже когда Бен Гурион провозгласил независимость, я не ощущала этого так, как сейчас», он почувствовал, как душевная боль медленно затухает.

– Рубен, ты едешь в Гаагу.

– Чего мне там делать, – пожал тот плечами, – в Голландии сейчас осень, дождь, тоска…

– И международный генетический конгресс, – добавил его научный руководитель профессор Лерман, – в котором должны принять участие израильские специалисты.