Читать книгу "Демоны в раю - Дмитрий Липскеров"

Сейчас Снегов, зампред думского комитета по этике, напорол такого, что при воспоминании о нем у чиновника судороги по всему телу происходили…

Но чиновник не стал продолжать думать о Снегове. Так и не дождавшись информации, снял трубку и услышал в ней голос кремлевской безопасности.

— Слушаю, Валерий Станиславович.

— Что там?

— Непонятно.

— Что значит непонятно?

— Грохот был, а причины не выяснены.

— Не теракт?

— Да вообще ничего… Если бы так не тряхнуло, можно было бы подумать, что какой-нибудь мощный выхлоп… Не землетрясение же!

В кремлевской безопасности зазвонил мобильный телефон. Полифония исполнила про есаула, который бросил коня.

— Минуточку, Валерий Станиславович!

Он сидел с зажатой между плечом и щекой телефонной трубкой и готов был ждать не минуту, а целую вечность. Не теракт — самое главное! Пусть газ взорвался, пусть какая-нибудь фантастическая дорожная авария, но не теракт! Сейчас никак нельзя!.. Лучше стихийное бедствие.

— Слышите, Валерий Станиславович?..

— Да, слышу…

— Мне тут докладывают… Хотя бред какой-то…

— Говорите! — желудок сжался. В организме выделилось слишком много адреналина.

— Тут какой-то мужик… В общем, забрался мужик на Лобное место и башкой со всего маху о мрамор…

— Сумасшедший?

— А кто его знает… Трахнулся башкой, а потом исчез… Сейчас ищем…

— А отчего тряхануло?

— От его башки.

— Чего дурака валяете? — с трудом сдерживал раздражение чиновник.

— Я дурака не валяю, Валерий Станиславович…

Здесь он не выдержал.

— Ну, вы чего там, все дебилы, вашу мать! Вам Президента доверено охранять, а ты мне какую-то херню городишь! Сам давно психиатра навещал?.. Чтобы через пять секунд информация была! Понял?!

Он швырнул трубку, сидел и курил, не замечая, как скрипит зубами.

Он так умел скрипеть зубами, как никто другой… Ощущение от его громкого зубовного скрежета превосходило омерзение от вилки по стеклу. Одноклассники маленькой сельской хасаньевской кабардино-балкарской школы, в шестидесяти километрах от Нальчика, в которой он учился, часто перед контрольной просили его произвести зубовный скрежет, дабы довести учительницу Розу Мамлеевну до истерики и сорвать экзамен. Сами они при этой пытке затыкали уши… Он никогда не отказывал своим, что помогало при мальчишеских разборках. Все мальчики школы, от мала до велика, стремились вырасти борцами, по три часа в день тренируясь в школьном спортивном зале. На первом этаже в Ленинской комнате висел портрет кумира, Хасана Батоева, занявшего третье место на чемпионате Европы. Он был их односельчанином, все гордились им и старались походить на него… Только он не появлялся в зале, никогда никому не объясняя причин, оставляя свою фигуру тонкой и стройной. Он никогда не желал принимать участия в драках, почти не выказывая себя мужчиной, лишь независимый, чуть надменный взгляд да фокус с зубами оставляли его равным среди коренастых, по-медвежьи сильных одноклассников.

За этот зубовный скрежет в восьмом классе в него влюбилась девочка Эля. В ней его необычайное умение почему-то вызывало противоположные чувства. Под фирменный зубовный скрежет Эля сделала его мужчиной, а себя женщиной.

— Рюмин, я тебя люблю! — признавалась Эля запросто.

Она была красива, как ночное небо. И глаза ее были ночным небом…

В ее теле было сокрыто столько юной красоты, которой предстояло превосходить саму себя ежесекундно, так яблочко под постоянным солнышком меняется на глазах — розовеет, потом чуть краснеет, бока наливаются, под упругой кожей бродят соки…

Она открывалась для него, целиком, без остатка, так, как открываются только при первой любви, которая не отягощена никакими предрассудками и страхами… Он рассматривал ее часами, а она позволяла ему это делать, не стесняясь, даря свою неспелую наготу ненасытному мальчишескому взору. Казалось, он не мог напитаться ею досыта, хотя разведал все девичье тело и знал его наизусть — где нежно-розовое, а где опять цвет ночного неба… Он с ума сходил от крошечной родинки, рожденной у нее в самом тайном месте… Он трясся, словно охваченный лихорадкой, и почти терял рассудок, когда лишь воображал, что эту крапинку когда-нибудь увидит другой мужчина!..

— Никогда и никто не увидит меня такой! — обещала девочка.

От посторонних глаз они скрывались в горах, найдя себе крошечную сухую пещерку, перетащив в нее старые одеяла и ватные халаты… Когда он засыпал, девочка, в свою очередь, разглядывала его, дивясь мужскому телу, совершенно не походящему на женское… Ее смешило и умиляло главное мужское отличие, находящееся в состоянии отдыха. Совсем что-то такое непонятное и беззащитное, как будто новорожденный зверек какой-нибудь. Тогда она, защитница, прятала это место под своей ладошкой, стараясь укрыть его от всевозможных напастей. И здесь обязательно случалось чудо. Зверек выскальзывал из-под пальчиков, в мгновение ока становясь каким-то хищным, проворным и сильным… Теперь он ее уже не смешил и не умилял. Он был частью ее… А когда они, истощенные до края, лежали на старых одеялах и глядели в ночное небо, юноша спрашивал:

— Почему, когда я в тебе, мне хочется растерзать твое тело?.. А когда мы вот так лежим, просто, одно желание — защищать тебя всегда?

— Может быть, ты меня любишь, Рюмин?

Он молчал в ответ, а она знала, что из балкарских мужчин лишь поэты о любви говорят вслух. Да и потом, слова — что мелкий горный ручеек, струятся, исчезая неведомо где, тогда как молчание необъятно и таинственно, как ночное небо.

— У тебя красивое лицо, — только и сказал он в ответ.

— Спасибо, Вэл. — Она так его называла, по-модному, решив сократить для близости Валерия.

Она улыбалась от счастья…

Ночное небо, всем своим необъятным космосом, владеет улыбками счастливых влюбленных. Вдобавок космос присваивает себе и песни страсти — сладкие стоны любовников. В коллекции мироздания миллиарды миллиардов отрывков из песен человеческого счастья… Когда-нибудь, в самый сложный для человечества час, когда оно, в предсмертном ужасе рухнувшее на колени, будет ползти к вратам Апокалипсиса, космос, словно вселенский диджей, проиграет одновременно все людские арии страсти, слив их во единый стон. И потечет с небес благодать чистейшей любви, сокрывая страшный человечий конец… Так думал он, Валерий Рюмин, сын почетного селекционера-зоолога, орденоносца Станислава Рюмина.

Он ее очень любил… Если они не виделись день, его сердце стучало так громко и отчаянно, как колокол набатный. Если разлука растягивалась на три дня, лицо Вэла чернело, щеки проваливались, казалось, что чума овладела его телом… На четвертый день он мог умереть. Но четвертого дня никогда не случалось, так как она тоже могла умереть.