Читать книгу "Рич & Бьюти. История мира в 9 найт-клабах - Илья Стогов"

1.

О карьере радиодиджея Алан Фрид мечтал еще с довоенных времен. Ему хотелось ставить в эфир модные пластинки и получать за это большие бабки. Он получил хорошее музыкальное образование и считал, что знает в музыке толк. Однако время шло, а хоть как-то проявить себя у Фрида так и не получалось. Чем дальше, тем отчетливее Алан понимал: если кого-то из американских радиодиджеев и можно назвать конченым лузером, так это его. Отработав на радио больше пятнадцати лет, к началу 1950-х он по-прежнему всего лишь гонял унылую классику на богом забытой станции. В неделю ему платили сорок три доллара, — вовсе не бешеные деньги. Два раза Алан просил у начальства прибавки к жалованию, и оба раза ему было отказано.

К тому времени за плечами у Фрида была счастливая свадьба и рождение дочери. А потом развод и алименты. Задыхаясь от тоски и безденежья, он попробовал работать сразу на двух станциях одновременно. На одной вел утренние эфиры, а на второй — вечерние. Кончилось тем, что выгнали его с обеих. Алан стал пить. Так прошло еще два года. Хуже, чем сейчас быть уже не могло, и Фрид всерьез задумался о том, что, черт возьми, дальше.

Если быть честным, то музыкальные вкусы самого Фрида были довольно консервативны. Больше всего ему нравились композиторы Вагнер и Чайковский. Однако, день за днем принимая у себя на станции заявки от слушателей, он видел: вся эта классика давно уже на фиг никому не нужна. Молодые американцы желали слушать негров. Неприличную, пропитанную эротикой и запретными желаниями расовую музыку, для которой в то время даже еще не было придумано названия.

И вот тут необходимо небольшое пояснение. У нас в стране национальный вопрос встал ребром только в последние годы. До этого ни в царской России, ни тем более в СССР о национальной дискриминации никто и слыхом не слыхивал. И тебе, дорогой читатель, будет, наверное, сложно представить, как же все это выглядело в тогдашней Америке.

А выглядело все это не очень. Евреям в нацистском Рейхе жилось куда привольнее, чем черным в Штатах. Даже на расово терпимом Севере белого, решившегося пригласить на танец негритянку могли арестовать на двое суток. А уж что творилось на плантаторском Юге, трудно и вообразить. Там блюзовый трубач Майлз Хилтон как-то играл на танцах, а полицейский из охраны танцплощадки что-то у него спросил. Майлз ответил, забыв при этом добавить слово «сэр». Коп просто достал пистолет и выстрелил музыканту в лицо.

Американские белые жили совсем отдельно от американских черных. Они учились в разных школах, работали на разных работах, пили в разных кабаках, — и, ясен пень, слушали совсем разную музыку. Белые — слащавую эстраду, типа Фрэнка Синатры или еще хуже — крестьянскую хилли-билли, которую исполняли тупицы в клетчатых рубахах. А вот как называлось то, что слушали черные, сказать сложно. Для этой зажигательной музыки пробовали разные имена. В магазинах пластинки с первыми рок-н-роллами продавались под грифом «расовая музыка». Газеты именовали ее jig — «черномазые ритмы». Сами негры предпочитали название «южный блюз».

Решив начать радиокарьеру с чистого листа, Алан Фрид временно бросил пить и договорился с крошечной станцией WJW о том, что ему выделят ночное шоу, во время которого он станет ставить в эфир «расовые пластинки». Начальство считало идею бредом, но станция была такой маленькой и такой захудалой, что «добро» Фриду все-таки дали. Правда, от греха подальше сдвинули начало шоу аж на полночь.

В ближайшем музыкальном магазине Фрид купил несколько пластинок с никому не известными визгливыми негритосами. Сперва послушал их сам, один, дома. Сто первый раз подумал про себя, что вся эта идея — полный бред. Называлась его программа «Шоу Лунного Пса». 1 июня 1951-го скрестив пальцы на удачу, Фрид первый раз вышел в эфир.

2.

Великая Депрессия стала для американцев вечным ночным кошмаром. Чем-то вроде Фредди Крюгера, который если уж приснится тебе, то ничего хорошего не жди. Выйти из депрессии у западного мира не получалось почти десять лет подряд. А когда Депрессия все-таки осталась в прошлом, американские богатые были готовы на все, что угодно, лишь бы она никогда не вернулась назад.

Чтобы выправить ситуацию, американское правительство предприняло несколько очень решительных шагов. Объявило о вступлении во Вторую мировую войну (вместо того чтобы болтаться по улицам, сотни тысяч молодых американцев отправились на фронт и на какое-то время это решило проблему безработицы). Разместило на гражданских заводах целую кучу военных заказов (нет штуки более полезной для экономики, чем хорошая, кровопролитная, с большими жертвами и разрушениями война). А главное, провело в 1944 году в курортном городке Бреттон-Вудс большую международную конференцию по вопросам экономики.

Суть дела там была вот в чем. Прежде эквивалентом стоимости было золото. Очень условно это выглядело так: если японцы желали купить что-то у немцев, то первым делом они на свои японские йены покупали какое-то количество золота, потом на это золото покупали необходимое количество немецких марок, а уже на марки покупали нужный им товар. И вот теперь в Бреттон-Вудсе американцы добились того, чтобы правила игры поменялись.

Место золота занял американский доллар. Чтобы торговать с немцами, японцам теперь нужно было менять свою валюту не на золото, а на доллары. И не только японцам — отныне весь мир переходил на расчеты в американской валюте. Даже если эфиопы планировали поторговать с бразильцами, покупать им все равно приходилось доллары. Кто бы ни торговал, где бы ни проводились сделки, по каким бы каналам ни шли финансовые потоки, — США оставались в плюсе при любом раскладе. Для Штатов это стало главным итогом Второй мировой.

Ну, собственно, и все. Дальше можно было расслабиться. После конференции в БреттонВудсе американская экономика медленно, но уверенно поползла, наконец, вверх. Америка выкарабкалась из нищеты и вновь гордо расправила плечи. Именно в это время в Штатах, наконец, начал складываться хоть и тоненький, но бойкий слой «среднего класса»: забитый холодильник, собственное авто, дом в пригороде, обязательный колледж для детей.

Правительство делало все, чтобы как можно больше американских семей перешли из разряда «нуждающихся» в разряд «обеспеченных». Денег у него теперь было столько, что было не жалко поделиться и с гражданами. Идеологией послевоенной Америки стал не какой-нибудь очередной «-изм» (типа фашизма или коммунизма), а кредит. Волшебная палочка, запросто превращающая любого американца в состоятельного джентльмена: пользуйся товарами сегодня, а оплачивай потом всю жизнь.

Результаты появились почти сразу. К началу 1950-х американские подростки уже тратили на развлечения денег больше, чем за двадцать лет до этого зарабатывал хороший наемный убийца. Еще ни дня в своей жизни не проработав, они могли позволить себе модную одежду, еженедельный поход в кино и покупку любимых пластинок. До войны, едва окончив школу (или даже не окончив ее), подростки тут же вставали к станку или записывались в армию. Теперь они отращивали себе модные коки, надевали ботинки «на манной каше» и сутками тусовались в придорожных закусочных у музыкальных автоматов. Денег, которые зарабатывали их родители, хватало на все.