Читать книгу "Новые записки психиатра, или Барбухайка, на выезд! - Максим Малявин"

— Да конденсаторы явно подсели вместе с аккумуляторами, плюс, опять же, микросхему надо вынуть, поглядеть повнимательнее. Не должна, конечно, гикнуться, но кто же даст гарантию? Нет, надо все достать и протестировать.

Доктор попыталась поскорее забыть представившуюся картину извлечения из соответствующих мест конденсаторов, аккумуляторов и микросхемы. Получилось плохо.

— А лекарства после инсульта вы пили? Те, которые невропатолог назначил?

— Пил, но они плохо помогали. Вы же должны понимать — если внутри что перегорело или коротнуло, таблетками цепи не восстановишь. Максимум, на что таблетки способны, — пустить процесс по запасным цепям, но это временное решение, а мне временно не надо, я привык все качественно делать. От души. Ничего, сейчас локоть поправлю, с потенцией разберусь — и надо будет головой заняться. Контакты прочистить, цепи протестировать, схемки повынимать да спиртиком попротирать. А там и женой надо будет заняться. Она, правда, против, но чего в жизни не исправишь паяльником, канифолью и хорошим припоем!

Нарисовав в воображении еще одну душераздирающую картину, доктор села писать направление в стационар. Паяльник и жена — вещи несовместимые!

Дневные стационары и отделение неврозов просят дать передышку и направлять к ним больных пореже. Однако, осень…

Шекспир рыдает

Являясь, по сути, неотъемлемой частью мироздания, человек, тем не менее, постоянно пытается провести демаркационную линию: вот я, а вот — все остальное. Отношение к этому всему остальному сильно колеблется — от сакраментального «весь гребаный мир против меня» до «я готов весь его полюбить и не по разу». Наверное, так и задумано — нам крайне необходимо отстаивать свою индивидуальность, обособленность и непохожесть. У окружающей действительности тоже есть свои соображения на сей счет. Вместе с парочкой запасных тузов в рукаве для тех, кто чересчур продвинулся в отстаивании собственной индивидуальности, — а нечего расслабляться!

Лидии Васильевне (дадим ей такие имя и отчество) за пятьдесят. Тридцать лет больна шизофренией. На инвалидности, по поводу которой не особо расстраивается, поскольку домашнее хозяйство — это постоянная работа, скучать некогда. А тут еще внуки, с которыми интересно возиться. Словом, жизнь бьет ключом. Поэтому, если уж она пришла не как обычно, за лекарствами, а попросилась в стационар — значит, дела обстоят серьезно.

— Что с вами случилось, Лидия Васильевна?

— Опять приболела, доктор.

— И что беспокоит?

— Опять мир вокруг изменился. Долго все было в порядке, но, видимо, время подошло. Лекарства-то я пила аккуратно.

— Что ж, болезнь — такая штука, она может порой свое взять, несмотря на лекарства. Что же произошло с миром вокруг вас?

— Понимаете, вот только что, буквально несколько дней назад, он был реальным, все чин чином, а потом раз — и стал ненастоящим.

— То есть как это — ненастоящим?

— Даже не знаю, как вам объяснить. Кукольным. Бутафорским. Иду по улице — небо нарисованное. Натурально, конечно, художник не зря кушает свой хлеб, но с настоящим не спутать. Вороны — механические, воробьи — заводные. Дома — одна видимость. За окнами и стенами ничего нет, а если зайти и проверить, то специально там, куда я зайду, будет бутафорский подъезд с бутафорскими квартирами. Точнее, одной квартирой — той, в которую я решу зайти. Машины на улице — слишком игрушечные, хоть и в натуральную величину. В автобус села, поехала к вам в диспансер — словно на детском аттракционе, так все ладно и гладко, так все аккуратно подстроено. Покупаешь в магазине еду — еда ненастоящая. Кажется сначала — и цвет, и запах, и на ощупь все правильно, а стоит принести домой — опять бутафория. Даже приготовить можно, но будет все не по-настоящему. Люди вокруг слишком яркие, слишком схематичные, типажные — или куклы, или актеры. Я вот думаю — откуда столько актеров может появиться? Ну, так сейчас же кризис, люди за любую работу возьмутся.

— А родные что вам по этому поводу говорят? Им тоже мир кажется ненастоящим?

— А что они могут сказать? Их ведь тоже подменили. Загримировали, соглашусь, неплохо, видна рука профессионала. Но я-то своих знаю! А эти играют отвратительно.

— Лидия Васильевна, прошу прощения за нескромный вопрос: я вам тоже кажусь ненастоящим?

— Доктор, вот этого не надо! Я и так изо всех сил стараюсь к вам не приглядываться! Если и вы окажетесь подменышем — как дальше жить?

— Ничего-ничего, все в порядке. Я очень даже настоящий. У меня только зарплата игрушечная, а так — все по-взрослому. Хочу вот еще о чем вас спросить: как вы думаете, для чего все это затеяно? Ведь выходит, что все шоу только для одного зрителя. В чем тут тайный смысл? В чем ценность вашей персоны?

— Вот! Вот над этим вопросом я и сама бьюсь! Не скрою — порой дух захватывает от этого всего, и страшно, и удивление — неужели все из-за меня? Кому это понадобилось? Что от меня хотят? А потом думаешь — ну, раз кто-то это смог устроить, значит, все же это зачем-то нужно. Ой, доктор, давайте уже скорее меня класть, а то мне страсть как хочется добраться до режиссера и показать ему, что такое настоящая критика! Ведь я себя могу не сдержать!

Представив процесс деструктивной критики с применением подручных предметов, я поспешил написать направление. Пока она кого-нибудь не назначила на роль режиссера.

Ожидаем очередную комиссию из облздрава. Будут что-то проверять. Наверное, боятся сокращения, вот и пытаются изобразить востребованность и бурную деятельность. И что бы мы делали без их директив и инструкций?

Окружают!

Даже у психически здоровых людей отношения с соседями зачастую складываются непростые. Что уж говорить про наших пациентов: зловредные соседи воздействуют на них особыми лучами, травят газом, колдуют, строят заговоры — спокойно сосуществовать нет никакой возможности. И ладно, если злодей один…

Алексею Петровичу (пусть его зовут так) в соседи достались милиционер (этажом выше) и врач (этажом ниже). Несколько лет они ничем своего дурного к нему отношения не выдавали, напротив — даже здоровались и улыбались при встрече. Не иначе, усыпляли бдительность. Провести этот трюк мог кого угодно, но только не его, человека старой закалки. Вон, Михаил Сергеич однажды бдительность уже потерял. А следом Советский Союз и кресло президента. Поэтому, выйдя на пенсию, Алексей Петрович все освободившееся время посвятил сканированию окружающего пространства на предмет латентных недоброжелателей и мимикрировавших врагов. Ведь не может у хорошего человека таковых не быть.

Соседи с момента его выхода на пенсию продержались три года. Не выдавали себя ни словом, ни делом. Что само по себе было еще подозрительнее. А однажды вечером до Алексея Петровича донесся резкий неприятный запах. В принципе, так мог пахнуть обычный жареный лук, но были в этом запахе очень подозрительные нотки. Луковая шелуха — вот оно что! И что-то химическое… а! Соляная кислота! Точно! Теперь все сомнения отпали: соседка снизу сбросила маску доброжелательности и перешла в газовую атаку. Ох, и сердце что-то прихватило — явно действие отравляющего газа… Вот что значит медик: все со знанием дела и так, что комар носа не подточит.