Читать книгу "Каменные клены - Лена Элтанг"

Разве можно верить тому, что видишь, когда даже дети знают, что вещи строят нам рожи, стоит только от них отвернуться. Так что, если хочешь застать их врасплох, оборачиваться нужно очень быстро.

Глупая, глупая девочка из Хеверстока.

Хедда. Письмо первое

Кумараком, август, 1998

Дорогая моя, ты мне не ответила, но я все равно надеюсь, что все у вас хорошо.

Здесь, в Лагуне, у меня ночная работа и приходится нелегко, не то что в «Кленах» — о долгих чаепитиях в саду и мечтать нечего. К тому же дождь идет не переставая, еще хуже, чем у нас в феврале, мелкий и противный. Зато желтую пыль прибило, а то я всю весну задыхалась и глаза постоянно болели.

Детка, дорогая, зря ты сердишься и молчишь. Я уехала не потому, что тебя разлюбила, а потому, что у меня будет ребенок — и у него должен быть отец. Нельзя же, чтобы ни у кого из вас отца не было.

Сама подумай, как бы я выглядела в нашем тесном Вишгарде со смуглокожим младенцем на руках?

Мистер Аппас относится ко мне хорошо, правда, с нами живет еще одна женщина, местная — ее зовут Куррат, она моложе меня, совсем некрасивая, с небритыми ногами. К ней он относится гораздо хуже.

Корабль у него действительно есть, но очень маленький — скорее, лодка со скамейками для катания туристов по озеру. Зато он выкрашен в ярко-синий цвет и вместо крыши натянута маркиза с фестонами, точь-в-точь, как над столиками у старого Лейфа. Здесь вообще много синего, оранжевого и малинового, у меня даже в глазах рябило поначалу.

Раньше эту лодку нанимали постояльцы Кокосовой лагуны, в основном для поездок в птичий заповедник (я там была несколько раз, ничего особенного, шумные сороки да кукушки), а теперь туда по воде не доберешься, каналы заросли ряской, так что мистер Аппас сдает ее на весь день туристическим группам — вместе со мной и рулевым, чилийцем Пако.

Днем я подаю на нашем кораблике прохладительное и пиво, а вечером возвращаюсь в Тоттаям и работаю в мастерской у старшего брата мистера Аппаса. Спать иду часа в три ночи, а вставать приходится рано — в моем положении это не слишком хорошо, но что поделаешь, нам нужны деньги.

Я ведь дала слово мистеру Аппасу, что продам «Клены», но не смогла, у меня, как утверждает адвокат, нету таких прав, то есть вообще никаких прав нету. Разве что твоя старшая сестра согласится. Хотя надеяться на нее не стоит, небось рада-радешенька, что избавилась от меня.

Эдна, дорогая, помни — «Клены» и мои тоже, а значит, часть денег вы должны пересылать мне, половину или даже больше Я в отчаянии! У вас там все под рукой, свежая рыба, свежий хлеб, крыша над головой, а здесь за все приходится платить, как будто всем должна, и никто даже на чай не позовет.

Люди просто ужасно жадные и думают только о себе, меня на своем языке называют белобрюхой рыбиной, это мне волосатая Куррат сказала, а мистер Аппас и не думает их проучить.

Хотя в этом белом брюхе его ребенок, не чей-нибудь.

Дневник Луэллина

утром я купил билет в бэксфорд, но не уехал, потому что не смог

ирландский залив все так же катит свинцовые волны, зрение моего отца сливается с солнцем, вкус — с водой, речь — с огнем, но ни одно из перечисленных свойств не перейдет ко мне, как предсказывают упанишады, потому что я сижу на плетеном стуле, пью чай и смотрю в окно

я мог быть в бэксфорде через четыре часа, но не буду там и через четыре года, я пью холодный чай, смотрю в окно и разговариваю с гвенивер

хорошо разговаривать с хозяйкой трилистника, у нее чудесное лицо — густо напудренное, в щербинках и пигментных пятнах, оно напоминает мне старый корабль на паромной переправе, с облупленным носом и ржавыми перилами, которые суровый матросик по утрам подновляет белой краской, расхаживая всюду с пластиковым ведром и забрызгивая неосторожных пассажиров

гвенивер рассказывает о местных похоронах с таким удовольствием, с каким рассказывают о венчаниях, глаза у нее мерцают, губы дрожат, низкий голос пенится — может быть, ей там кидают букет с церковного крыльца? например такой: двадцать четыре белые гвоздики с зеленью в строгой, но элегантной упаковке, черные ленты прилагаются, один раз я заказал венок из белых гвоздик в здешней цветочной лавке, счет до сих пор лежит у меня в ящике стола, в хобарт-пэншн

это был первый раз, когда я не уехал в ирландию — я сидел на этом же стуле, прислонив венок к стене, и провожал глазами отходящий от пристани паром с надписью норфолк на грязно-белом боку

больше я венков не заказываю, а тот, первый, оставил у мусорного контейнера в порту, вероятно — в память о погибших моряках, точной причины не помню, не помню даже, как добрался домой

* * *

что же это у вас все мрут тут, как мухи? спросил я у гвенивер, услышав про очередные похороны, спросил и сам испугался: хозяйка уже много лет была вдовой, при мистере маунт-леви здесь был паб под названием кот и здравица, в нем было четыре футбольных телевизора и ни одной фаянсовой креманки с медом

когда я смотрю на эти креманки, то вспоминаю осовевших ос в блюдце с вареньем на веранде нашего дома, ос можно было вынимать ложкой и класть на траву, некоторые так и не просыпались от клубничного сна, и лежали возле веранды, постепенно сливаясь с землей

к чему это я? если верить некоторым сказкам, осы — это души ведьм, и если подглядывать за ведьмой во сне, то можно увидеть, как оса влетает и вылетает из ее обмякшего тела

… мрут, как кто? ты, право, слишком много рому подливаешь себе в чайную чашку, нахмурилась гвенивер, вынь эту тайную фляжку из кармана и поставь на стол, здесь кроме нас никого нет, что до похорон, то я, право, не вижу здесь ничего странного — в каждом городе бывает время, когда жители умирают один за другим, по всяким случайным обстоятельствам, так города очищаются от людей, понимаешь, лу? некоторые люди это чувствуют и уезжают сами, не дожидаясь, пока на них свалится камень со скалы эби рок или наедет очумелый велосипедист!

ты никогда не спрашивал себя, почему люди вообще куда-то уезжают? спросила гвенивер после недолгого молчания, и я насторожился, понимая, что следующим вопросом будет: а почему до сих пор не уехал ты? но она взглянула на часы, покачала головой, поднялась и, сложив на поднос грязную посуду с моего столика, направилась в кухню

ей бы и в голову не пришло напомнить мне, что уже шесть часов, мой паром уже на половине пути в ирландию, и скоро последний автобус на свонси отойдет от нового супермаркета в верхнем городе

я ведь — упаси, господи — мог подумать, что мое присутствие ей в тягость

* * *

чайная закрылась в восемь, я сижу в небесном саду, допиваю свой теплый аньехо с четырьмя листочками мяты, которые я отщипнул в палисаднике гвенивер, поглядываю в окно и думаю о поэзии, честное слово, не знаю почему