Читать книгу "Уроки верховой езды - Сара Груэн"

Оказывается, я успела позабыть здешний пейзаж. В Миннесоте повсюду обширные равнины, здесь же дорога вьется вдоль речушек, а потом вдруг круто взлетает на какой-нибудь холм. Деревья подступают к самому шоссе, сплошную стену леса рассекают лишь скальные выходы да время от времени просеки, где можно рассмотреть траченные непогодой дома. Это в основном длинные приземистые строения на деревянных каркасах, окруженные беспорядочно расползшимися пристройками. Заметив нарисованное от руки объявление «Продажа боеприпасов», я выворачиваю шею, чтобы проследить указатель.

Мы минуем рекламный щит, первый на нашем пути. «Подарите ребенку памперс! Сухая попка, счастливый малыш!»

Мама дорогая, редакторы у них тут, похоже, все вымерли.

Я набираю полную грудь воздуха.

— Папа давно в инвалидном кресле?

— Восемь недель, — говорит Мутти.

— Все так плохо?

Мутти долго молчит. Я отрываю взгляд от пейзажа за окном. Ее профиль кажется мне таким острым. И сама она — худенькая, уставшая… Маленькая…

— Он еще может кое-как двигать руками, — говорит она наконец.

Мне делается натурально плохо при этих словах. Я понятия не имею, какую картину застану в родительском доме.

Остаток дороги мы проделываем в молчании. Никто ничего не говорит даже при въезде в ворота нашей фермы — или «Академии верховой езды “Кленовый ручей”», именно на таком названии всегда настаивал отец.

Все здесь выглядит в точности как до моего отъезда. По всему периметру и вдоль подъездной дорожки — деревянный забор непорочного белого цвета. Такой же краской выкрашены конюшня и ограждение примыкающего манежа. Пастбища и лужайки ухожены, точно поля для гольфа, и два десятка лошадей, пасущихся там, лоснятся так, что на шкурах проступают «яблоки» — признак здоровья и довольства.

Дорожка огибает жилой дом, минует пастбища и упирается в конюшню. На парковке стоят несколько машин, и, когда я их вижу, в моей душе с силой пробивающего землю ростка оживает надежда. Робкая, нерешительная, но надежда. Если папа способен преподавать, хотя бы и сидя в инвалидном кресле, значит, он совсем не так плох, как я подумала. Значит, жизнь еще не нырнула окончательно под откос.

Мутти останавливает машину за домом. Здесь обнаруживается единственное видимое свидетельство перемен — пандус, ведущий на заднее крыльцо. Может, он сохранился еще с моих инвалидских времен. Я не спрашиваю — и так тошно.

— Новую машинку купила?

Я смотрю на голубой «пассат», рядом с которым паркуется Мутти.

— Нет. Это Брайана.

Она отстегивает ремень безопасности и открывает дверцу. У меня за спиной рокочет по направляющим сдвижная боковая дверь.

— Брайан? Это кто?

— Сиделка.

Мутти выпрыгивает из машины, предоставляя мне обращаться к пустому водительскому сиденью.

Я суетливо выбираюсь наружу, спускаю наземь Гарриет и… прихлопываю дверцей провисший ремень.

— Но мне показалось… — говорю я, приоткрывая дверцу и высвобождая ремень. — Показалось, что кто-то ведет занятие в манеже.

— У нас новый тренер.

Мутти с натугой вытаскивает сумки из фургона и ставит на гравий дорожки. Ева околачивается поодаль. Делает вид, что рассматривает деревья за конюшней.

Я застываю на месте. Я смотрю на Мутти и напряженно жду ее взгляда. Мне так необходимо, чтобы она посмотрела на меня, чтобы все рассказала. Я жду от нее понимания, а может быть, и утешения, но не получаю ни того ни другого. Она старается унести за один раз как можно больше сумок и навьючивает их на себя, становясь — маленькая, гибкая — похожей на горного ишака, которого не сразу разглядишь за поклажей. Сунув наконец Еве небольшой чемодан, она первой направляется к дому.

Я иду следом, несу оставшиеся сумки и веду Гарриет, рвущуюся с красного нейлонового поводка.

Задняя дверь дома открывается на кухню. Добравшись туда, я не обнаруживаю ни Евы, ни Мутти.

Зато вижу мужчину и догадываюсь, что это Брайан. Он сидит за столом, читает журнал. Он крупный, рыхлый, с мягкими руками и лысиной, обрамленной короткими темными волосами.

— Привет, — говорю я, озираясь.

Я замечаю «электронную няню» на кухонном столе. Поперек экрана проскакивает красный огонек — вероятно, случайные помехи.

— Привет, — отвечает Брайан, не поднимая глаз от журнала.

— Отец в сознании?

— Он спит, — говорит Брайан. — Устал.

Подняв наконец голову, он смотрит сперва на меня, потом на Гарриет — так, словно крысу увидел.

Я мгновенно чувствую к нему неприязнь, и не только из-за таксы. Будь этот Брайан правильным мужиком, он уж точно предложил бы Мутти помочь с тяжелыми сумками!

Я иду дальше по коридору. Пересекая столовую, вижу стеклянные двери там, где раньше были открытые арки. Проемы занавешены шторами. На потолке — металлическая направляющая. Я прослеживаю ее взглядом и прохожу к лестнице.

* * *

Ева и моя мать стоят над грудой вещей, сваленных в хозяйской спальне. За последние тридцать лет комната не сильно изменилась, разве что появились новые абажуры на лампах, а со стен исчезли картины в рамах.

Ева притворяется, что смотрит в окно, но, по-моему, она просто не хочет встречаться со мной взглядом. Она стоит, скрестив на груди руки, чуть косолапо расставив ноги и так прогнув спину, что выпятился живот — словно у младенца, только выучившегося ходить, или у беременной женщины. Она, конечно, пришла бы в ужас, если бы ей об этом сказали. Может, даже убрала бы подальше эти жуткие джинсы, из которых в последнее время не вылезает. Да, я одержала бы легкую победу, но не особенно честную. Мне, конечно, не нравится, что ее джинсы выглядят так, будто вот-вот свалятся, но и намеренно причинять ей боль я не хочу.

— Которые тут твои, Ева? — спрашивает между тем Мутти.

Нагнувшись, она вглядывается в багажные ярлыки. Мне приходит в голову, что на них может стоять имя Роджера, и я даю себе слово в ближайшем будущем это исправить. Может, мне и не удастся полностью вымарать все следы его пребывания в моей жизни, но я попытаюсь.

— Эти, — указывает пальцем Ева.

И ждет, ничего не предпринимая. Может, она хочет, чтобы Мутти вытащила их ей из кучи?

— Ладно, — говорит Мутти. — Неси их в комнату по ту сторону коридора. Будешь жить в бывшей комнате твоей мамы.

Ева отвечает возмущенным взглядом, и я снова напрягаюсь. Но ее выпяченная челюсть убирается на место, а тонкие выщипанные брови возвращаются к скучающему изгибу. Она закидывает на спину свой розовый рюкзачок и утаскивает сумки, всячески показывая, какая это неподъемная тяжесть. Гарриет трусит следом. Мутти наблюдает, уперев руки в бока. Когда дверь по ту сторону коридора захлопывается, она поворачивается ко мне.