Читать книгу "Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис"

— А, может быть, это ты? Ты? — прошептал он.

— Я?! Кто?!

Рыжебородый не ответил. Он жевал усы и смотрел на юношу. Одна половина его образины снова была исполнена света, а другая — покрыта мраком. Он перебирал в уме чудесные приметы и знамения, сопутствовавшие этому юноше с самого дня его рождения и даже еще более ранние. Посох Иосифа, единственный из множества посватавшихся женихов, расцвел, и раввин отдал Иосифу в жены прекрасную Марию, которая была посвящена Богу. Затем молния, ударившая в день свадьбы и парализовавшая жениха, прежде чем тот прикоснулся к супруге. А затем, говорят, невеста вдохнула благоухание белоснежной лилии, и утроба ее зачала сына… И сон, якобы приснившийся ей в ночь родов. Она видела, как разверзаются небеса и оттуда нисходят ангелы: одни из них спускаются, подобно птицам, под скромный кров ее жилища, вьют гнезда и щебечут, другие — охраняют порог, третьи — входят внутрь дома, разводят огонь и несут воду для новорожденного, четвертые — готовят отвар для роженицы…

Медленно и нерешительно рыжебородый приблизился к юноше, склонился над ним. Теперь его голос был исполнен трепета, мольбы, страха.

— Может быть, это ты? Ты? — снова спросил он, не решаясь закончить вопрос. Юноша испуганно вздрогнул.

— Я? Я? — произнес он и едко засмеялся. — Да разве ты не видишь, кто я? Я недостоин вступать с кем-либо в разговор, у меня не хватает смелости войти в синагогу, я бегу прочь, едва завидев людей, без зазрения совести нарушаю заповеди Божьи: работаю по субботам, не люблю ни отца, ни матери и целые дни напролет прелюбодействую взглядом.

Он поднял крест, снова установил его у схватил молоток.

— А теперь… Вот теперь я изготовляю кресты и распинаю! — сказал юноша, пытаясь засмеяться снова.

Рыжебородый молчал. Ему было тяжело. Он распахнул дверь. Новое многогласое скопление людей показалось в конце улицы: старухи с растрепанными волосами, немощные старики, калеки, слепцы, прокаженные — все отребье Назарета, тяжело дыша, поднималось теперь вверх, тащилось на холм, где должно было происходить распятие. Установленный час приближался.

«Уже нужно идти, — подумал рыжебородый. — Нужно быть среди народа, чтобы броситься всем вместе, вырвать Зилота, и тогда станет ясно, Избавитель он или нет».

Но что-то сдерживало рыжебородого. Внезапно каким-то холодом повеяло над ним. Нет, тот, кто будет распят сегодня, все еще не Тот, кого вот уже столько веков ждет народ еврейский! Завтра! Завтра! Завтра! Сколько уже лет ты мучаешь нас, Боже Авраама! Завтра! Завтра! Завтра! Когда же, в конце концов?! Мы ведь люди и уже выбились из сил!!!

Его охватила ярость. Он злобно взглянул искоса на юношу, который, припав грудью к кресту, вколачивал в него гвозди.

«Неужто это и есть Он? — подумал с содроганием рыжебородый. — Неужто это Он? Распинатель… Извилисты, покрыты мраком пути Божьи… Неужто это — Он?»

За старухами и калеками молча шагали безучастные римские стражники. Со щитами, с копьями, в стальных шлемах. Они понукали человеческое стадо и презрительно, свысока взирали на скопление евреев.

Рыжебородый смотрел на них ненавидящим взглядом, кровь бурлила в его жилах. Он повернулся к юноше — так, словно тот был виновен в происходящем. Рыжебородый был уже не в силах видеть его. Он сжал кулаки и крикнул:

— Я ухожу. Поступай как знаешь, распинатель! Ты — трус, негодяй и предатель, как и твой брат глашатай! Но Бог обрушит на тебя свой огонь, как обрушил его некогда на твоего отца. Он испепелит тебя, это я говорю, запомни!

Глава 3

Юноша остался один. Он прислонился к кресту, вытер пот со лба. Ему не хватало воздуха, он задыхался. На какое-то мгновение мир стремительно завертелся вокруг, но затем снова остановился. Было слышно, как мать разводит огонь и торопится приготовить спозаранку еду, чтобы успеть пойти глянуть, как будет происходить распятие. Все соседки уже отправились туда. Отец все так же стонал, тщетно пытаясь пошевелить языком, и только гортань его, издававшая, неясные звуки, еще сохраняла признаки жизни. Улица снова опустела.

Юноша стоял, прислонившись к кресту, закрыв глаза и ни о чем не помышляя. Он слышал только биение собственного сердца.

Вдруг юноша встрепенулся от боли. Он снова почувствовал, как невидимый пернатый хищник глубоко вонзил когти ему в затылок.

«Снова… Он явился снова…» — прошептал юноша и задрожал.

Он чувствовал, как когти впиваются все глубже, дробят череп и касаются мозга. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, чтобы не испугать снова мать, которая в таких случаях поднимала крик. Зажал голову между ладонями и крепко держал ее, словно боясь, как бы она не покинула его.

«Снова… Он явился снова…» — прошептал с дрожью юноша.

Впервые это случилось с ним, когда ему было всего двенадцать лет. Он сидел вместе со стариками в синагоге, слушая, как те, стеная и обливаясь потом, толкуют слово Божье, и вдруг почувствовал в верхней части головы легкий, тягучий зуд, очень нежный, как ласка. Он закрыл глаза. Какое блаженство! Что за мягкое крыло подхватило его и вознесло на седьмое небо, которое и есть истинный Рай? Из-за смеженных век и полуприкрытых губ изливалась безгранично счастливая, глубоко блаженная улыбка, томно ласкавшая плоть, а лицо его совершенно исчезло. Старики — заметили эту таинственную человеко-пожирающую улыбку и поняли, что отрок попался в когти Божьи. Они поднесли перст к устам и умолкли.

Шли годы. Он все ждал, ждал, но та нега больше не возвращалась. И вот однажды весной, на Пасху, — радость Божью, он отправился в селение своей матери в Кану, чтобы выбрать там себе жену. Мать постоянно допекала его, заставляя жениться. Ему было уже двадцать лет, щеки его покрыл густой, курчавый пушок, а кровь закипала, не давая ночью уснуть. И вот в пору цветущей юности мать настояла, чтобы он отправился в ее родное селение — в Кану — выбрать себе жену.

Он стоял с алой розой в руке и смотрел, как сельские девушки танцуют под большим новорасцветшим тополем. Смотрел, сравнивал, желал их всех, и сердце его все не решалось сделать выбор. Вдруг позади него послышался прерывистый смех — словно свежий источник, бьющий из утробы земной. Он обернулся. Прямо к нему шла во всем своем всеоружии — браслетах, кольцах, серьгах, красных сандалиях и с распущенными волосами — единственная дочь раввина, брата его отца.

Она шла словно корабль, распустивший паруса под попутным ветром. Магдалина.

Рассудок юноши дрогнул.

— Я желаю ее! Я желаю ее! — воскликнул юноша. — Я желаю ее!

Он уже было простер руку, чтобы вручить ей розу.

Но едва он простер руку, как десяток когтей сразу же вонзился в голову и пара крыльев яростно захлопала над ним, сильно стиснув виски. Юноша пронзительно закричал и упал лицом вниз с пеной на губах. Несчастная устыженная мать набросила ему на лицо свой платок, обняла его, подняла и увела прочь.