Читать книгу "Кодекс Люцифера - Рихард Дюбель"

– Да смилуется над тобой Господь, – прошептал брат Томаш.

Внезапно в его сознание проникли несвязные выкрики Буки, которых, как всегда, не понял никто, кроме Павла, и звонкий голос Павла, еще более резкий, чем обычно: «Здесь есть выживший!»

И в следующую секунду он услышал плач новорожденного.

4

Богослужение уже подходило к заключительной вечерней молитве, а монахи все еще оставались под впечатлением от случившегося днем. Не все присутствующие дрожали лишь от холода ноябрьской ночи, падавшей между голых стропил на маленькое собрание. Приор Мартин выбрал для начала службы первую строку псалма «Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне». И ему показалось, что сейчас эти слова обладают большим значением, чем раньше, – но в них чувствовалось меньше надежды на то, что Господь ответит на их крик о помощи. Слова псалмов, последовавшие за этим, тоже весили больше, чем обычно: «Услышь меня, когда я зову, о Боже, утешающий меня в страхе!», и «Возносите хвалу Господу, рабы, проводящие ночи в доме Божьем!», и «Моя твердыня и моя крепость, на Тебя уповаю!» Один или два брата открыто плакали, а лицо приора напоминало лицо человека, уже не надеющегося избежать адского огня. Павел скоро перестал всматриваться в спрятанные под капюшонами глаза окружавших его монахов; то, что он видел, заставляло его внутренности сжиматься от ужаса. Приор Мартин сам затянул хвалебную песнь; но голос его звучал фальшиво, и он замолчал сразу после первой же строфы. Потом он раскрыл Библию, тупо посмотрел на страницы, снова захлопнул ее и откашлялся.

– Будем же поступать, как велит нам пророк, – заявил он. – Custodiam vias meas, ut non délinquant in lingua mea[3]. Я хочу быть осмотрительным на своем пути, чтобы мой язык не подвел меня. Я выставляю стражу перед своим ртом, я умолкаю, я смиряю себя и молчу даже о добре.

– Аминь, – хором откликнулись братья.

Мысли Павла невольно вернулись к тому, что он так часто слышал во времена начала своего послушничества: Regula Sancti Benedicts Caput VI: De taciturnitate[4]. О молчаливости.

– Что показывает нам пророк? Следует с радостью смириться с молчаливостью даже в отношении добрых разговоров. И тем более следует уклоняться от слов злых. Итак, идет ли речь о добром и благостном или о худом и пагубном слове, добродетельному юноше разрешается говорить крайне редко из-за значимости молчаливости. Ибо написано: «Многими словами греха не избежишь!» и «Жизнь и смерть находятся во власти языка!»

Казалось, приор пристально разглядывает каждого из них в отдельности. В последовавшей тишине Павел слышал покашливание и тяжелое дыхание членов маленького сообщества. Он почувствовал взгляд приора и попытался найти в себе достаточно мужества, чтобы улыбнуться ему в ответ и тем показать, что – несмотря на то что уже случилось или должно было случиться в будущем – приор Мартин всегда будет занимать в сердце послушника Павла место мудрейшего, тишайшего и лучшего человека на всей земле. Когда он наконец решился поднять голову, взгляд приора уже давно не был направлен на него.

Мартин задержал дыхание, однако, вместо того чтобы запеть «Nunc dimittis»[5], сказал:

– Теперь позволь, Господи, рабам Твоим разойтись с миром. Глазам моим сегодня пришлось узреть дела лихие, но я знаю о счастье, которое Ты уготовил всем народам.

Монахи поднялись с колен и молча двинулись к выходу из церкви. Павел так же, как и Бука, шаркал ногами позади всех. Послание приора Мартина было ему совершенно ясно: о сегодняшней трагедии следовало хранить абсолютное молчание. Хотя он ни словом не упоминал о происшествии, а лишь цитировал правила ордена, казалось, что он уже распускает над ним первые клубы тумана забвения. Братская могила, которую копали весь день в углу монастырского кладбища, должна была стать еще одной ступенькой на пути к забвению. Павел спросил себя, не были ли убитые черные монахи положены в ту же самую могилу, и неожиданным ударом к нему пришло понимание того, что приор Мартин вполне мог приказать похоронить там же живого новорожденного, положив его рядом с мертвой матерью. Он поднял глаза и неожиданно увидел перед собой свирепое лицо брата Томаша.

– Отец настоятель желает поговорить с тобой, – заявил Томаш. – С тобой и твоим другом.

Тревога охватила Павла. Ни единого раза за все эти месяцы приор Мартин не был резок; ни единого раза с тех пор, как после многодневного ожидания двух молодых парней по имени Павел и Петр (чьего настоящего имени, похоже, не помнил уже и Павел, ибо оно давно сменилось прозвищем Бука) перед воротами монастыря в Браунау принял их в монастырское общество на испытательный срок и в конце концов вручил им рясы послушников. Несмотря на то что Бука большей частью так сильно заикался, что его не понимала даже собственная мать, и несмотря на то что Павел прилагал столько усилий для уразумения правил ордена бенедиктинцев, что ему приходилось постоянно повторять их, дабы не перепутать. И тем не менее сегодня, в нынешней ситуации, мысль о том, что приор Мартин пожелал беседовать с ним и с Букой, вселяла в Павла страх. Может быть, отец настоятель хотел сказать им, что при сложившихся обстоятельствах им больше нет места в его монастыре? Павел подозревал, что Бука не перенесет потери этого последнего пристанища; о себе он знал это точно. Он приготовился при необходимости пасть на колени, если события станут развиваться именно в таком ужасном направлении, одновременно споря сам с собой о том, не послужит ли это знаком непослушания и не смутит ли его приор Мартин еще больше. И не признак ли грешного эгоизма иметь подобные мысли после всего, что произошло сегодня на монастырском дворе? Он взял за руку Буку, как всегда, стоявшего рядом с ним, как бык возле подпаска, и шагнул вместе с ним вперед.

Наконец они остались в церкви вчетвером: приор Мартин, Томаш, Павел и Бука. Бука зашел за спину своего друга в абсолютно безнадежной попытке спрятаться за ней: он был на две головы выше и почти в два раза шире худого и невысокого Павла.

– Ни в коем случае нельзя было пускать этих протестантских баб в наши кельи, отец настоятель, – заявил брат Томаш.

– Я ни в коем случае не должен был полагаться на то, что долг Хранителей не вынудит их однажды убить человека, – ответил приор.

– Это задание – злой Бог.

Приор уставился брату Томашу прямо в глаза. Через пару секунд молчаливого противостояния старик опустил взгляд.

– Задание защищать мир от слова Люцифера? – спросил приор Мартин. – Разве существует более важная работа, которую может выполнить верующий во Христа и брат in benedicto?[6]Убийство может пасть на меня, но души обоих убитых Хранителей будут признаны Господом Богом вне зависимости от того, что один из них совершил сегодня нечто ужасное. Его действиями управлял нечистый, а не он сам.