Читать книгу "Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго! - Юрий Галинский"

— Там тоже не разгуляешься — степь близко, — возразил Рудак.

— А лес в Рязанщине какой — за версту все видать, — поддержал его Корень.

— И все ж надо туды идти! — с горячностью воскликнул атаман. — Тут нас всех перебьют или переловят. Слышали небось, что купец московский, которого мы под Серпуховым встретили, сказывал? Задумал великий князь Дмитрий Иванович извести ватаги со всей земли московской. И он это исполнит! — жестко, словно чеканом по железу рубал, произнес он.

Раздался недовольный гул, кто-то выкрикнул:

— Мельник шума не боится!

— Не потому, что так князю Дмитрию охоче или всесильный он, — продолжал уже спокойнее вожак. — В другом тут дело. Вот все вы не первый год разбойный промысел ведете. А заметили, что в последнее время мало кто пристал к ватаге нашей? Оттого все оно, что обезлюдела московская земля после сечи Куликовской, остальным ослабление от поборов дали. Ведомо мне: не платит Москва в Орду дань после мамайщины… Теперь вот давайте судить-рядить, что делать станем.

— Выходит, был бы покос, да пришел мороз! — желчно заметил Рудак, его дряблые щеки, заросшие седыми волосами, всколыхнул едкий смешок.

— Тут не можно, там тоже с рязанцами сыр-бор не разведешь. Конец ватаге пришел, так, что ли, Гордей? — раздраженно выкрикнул Епишка, его рябое от оспы лицо перекосилось, сузившимися шальными глазами зло смотрел он на Гордея.

— Заткнись, Епишка! Раздор посеять хочешь? Не дам! — вспыхнул чернобородый; густые, сросшиеся на переносице брови, под которыми углились темные глаза, сердито нахмурились. — Никого не неволю, тебя ж тем паче! Кто как хочет, пусть так и делает! — громовым басом заорал он. — Зачем я вас на рязанские земли зову? Боярским и монастырским людям худо там живется, вот и начнут они к нам приставать. На Рязани мы скоро войдем в силу.

— Гордей дело говорит, надо за Оку подаваться, — поддержал атамана Клепа.

Спорили недолго. Большинство ватажников вскоре согласилось с вожаком. Лишь четверо, в том числе Епишка, решили остаться в коломенском лесу.

— А с острожником как? — напомнил Рудак.

— Верно! Забыли вовсе! Не с собой же его брать, ан и отпустить не можно! — зашумели лесовики.

— Оно б и очень можно, да никак нельзя! — вставил свое слово Митрошка.

— Можно, не можно! — передразнил его рябой. — Повесить острожника на суку, и весь сказ!

— Дело Епишка орет! Одним ворогом меньше будет!..

Жизнь Федора снова оказалась в опасности, и снова на выручку ему пришел лесной атаман.

— Погодьте, молодцы! — властно остановил он лесовиков, которые уже намерились идти за пленником.

— Прежде поговорить с ним хочу. Может, что за предателя узнаем. А порешить его успеем, не убежит.

— Ишь, заступник нашелся, — буркнул Епишка, сизые пятна на его широких скулах побагровели от злости. — Чего там годить? — выкрикнул он; ища поддержки, забегал серыми колючими глазами по лицам лесовиков. Но те молчали, и рябой, не преминув в сердцах сплюнуть, смирился.

Глава 5

Уже несколько дней томился пленный порубежник в разбойном стане. Раз в день в землянке появлялся молчаливый Клепа. Все остальное время Федор оставался один взаперти. Казалось, о нем забыли. Лесовики готовились к уходу в Рязанское княжество и были заняты сборами. Главный недруг порубежника — рябой вместе с тремя своими дружками исчезли из лесного лагеря: видимо, отправились куда-то на разбойный промысел.

Стояли теплые, солнечные дни, хотя уже наступила осень. Все больше желтых и красно-бурых пятен появлялось среди темно-зеленой листвы дубов и лип, все дольше зависал по утрам туман в ложбинах, к югу потянулись косяки журавлей, диких уток и гусей.

Нога Федора почти зажила, и он всерьез стал готовиться к побегу. Ему повезло: роясь в тряпье, сваленном в кучу в углу землянки, наткнулся на ржавый нож с длинным лезвием, который обронил кто-то из разбойников. Обрадованный находкой, Федор долго любовался полустершейся резьбой из больших и малых кружков на деревянной рукоятке. Отрезал голенище от сапога, смастерил лапоть для больной ноги. Каждый день он откладывал по два-три сухаря из тех, что приносил ему Клепа.

Ночью пленника не сторожили — он убедился в этом, прободрствовав несколько раз до утра. Случайной встречи с каким-нибудь лесовиком после того, как окажется на воле, Федор не боялся — нож в его руках был надежным оружием. Оставалось только выбраться из заточения. К счастью, землянка была сложена из еловых бревен. Кое-где они прогнили, и дерево легко поддавалось ножу. Чтобы не рисковать, Федор работал ночами. Вскоре он незаметно для чужого глаза сделал сквозные надрезы в бревнах стены, выходящей в сторону леса. В нужное время куски дерева можно было бы вытолкнуть наружу и выползти через образовавшуюся дыру.

Наконец все было готово, и Федор решил, что пора бежать. Пообедав толокняной кашей, пленник улегся на куче тряпья, заменявшей ему постель. В землянке было совсем темно, но заснуть Федору не удавалось, хотя и прошлой ночью он почти не спал…

Снова и снова вспоминал о напарнике по порубежному дозору: «Жив ли Лукинич? Добрался ли до Коломны?..» Думал о товарищах по острогу, которых надеялся вскоре увидеть. Перенесся мыслями в родное село под Вереей, откуда много лет назад ушел на княжескую службу… «Как давно он не видел своих! Сестре Марийке ныне уже лет семнадцать-восемнадцать — заневестилась. Брат Петрик стал парубком, татко и матинка вовсе, должно, состарились. Как они там? Все собирался наведаться, да где взять время служилому человеку — то рати, то походы… И Гальку не иначе потерял… — вспомнилась ему соседская дивчина, первая его любовь. Защемило в груди, грусть заполнила сердце. Дали слово друг дружке, а навряд ждет, замуж взял кто-то. Да и пошто ей маяться, ежели пропал куда-то ее нареченный».

Все было будто вчера, а сколько лет минуло…

До семнадцати лет Федор жил с родными в Сквире, в местечке в ста верстах от Киева. Крестьянская община там была большая — много дворищ. Он родился в семье вторым после старшей Олеси. Кроме них было еще двое меньших — Марийка и Петрик. Отец Федорца (так его звали тогда) Данило трудился с восхода солнца до позднего вечера, мать тоже не знала отдыха, разрывалась между домом и полем, где помогала мужу, но все равно семья жила впроголодь, бедствовала и нуждалась. В дворище Данило был неравноправным подсоседком, работал не только на себя, но и на хозяина Андрушка, скорого на расправу мордатого мужика, с длинным рыже-седым чубом, закрученным за оттопыренное ухо. В дворище, кроме Андрушкиной семьи, было еще несколько зависимых, не имевших ни лошадей, ни сохи, даже семена для посевов приходилось брать у хозяина.

Одни потеряли все в неурожайные годы, других разорили лихие поборы, третьи, подобно Даниле, лишились хозяйства при вражеском набеге. Благо хоть уцелели они тогда. Дозорные успели предупредить крестьян, те укрылись в поросшей густым лесом балке, но вся живность — лошади, волы, коровы, овцы — досталась ордынцам…