Читать книгу "Неусыпное око - Джеймс Алан Гарднер"

Честно сказать, я даже не проверяла картотеку, пока несла Зиллиф мимо дежурного поста. Но не стала в этом признаваться: все мы не ангелы, да и в любом случае Пуук передал бы мне карточку, если бы таковая у нас нашлась.

Посверлив меня взглядом, просто чтобы выразить неодобрение, папа снова повернулся к Зиллиф.

— Мы начнем со сбора самой подробной информации о вас — история болезни, личные данные…

— Имена ближайших родственников, упомянутых мною в завещании?

Отец задумался, явно пытаясь выбрать новую линию поведения. По своей воле он никогда не стал бы откровенно говорить пациенту о вероятности смертельного исхода; он составил для себя список иносказательных фраз, которые передавали нужный смысл в случае крайней необходимости («Будьте готовы к худшему», «Вам лучше привести все свои дела в порядок»). При этом доктор Смоллвуд не признавался открыто, что не может никого спасти, и ненавидел пациентов, бестрепетно сознававших, что они смертны.

— Ладно, — сказал он Зиллиф, — мы оба знаем, что прогноз неблагоприятен.

«Неблагоприятный» — еще одно уклончивое слово из папиного лексикона эвфемизмов.

— Но, — продолжал он, — люди продолжают работать над этим. В любой момент может наступить прорыв.

— Возможно, в течение следующих двух недель, как вы думаете?

Я закусила губу. Снова Зиллиф доказала, что искусно пользуется своими источниками информации: две недели были в среднем тем сроком, который отводился улумам в ее стадии паралича, далее — смерть.

— Никто не знает, когда наступит прорыв, — ответил папа, в его голосе сквозила обида. — Может, на это и уйдет какое-то время, а с другой стороны, может, решение найдено в эту самую секунду в некоей точке мира. А пока мы стараемся изо всех сил. Я назначу вам экспериментальное лечение…

— Лечение чем? — прервала его Зиллиф.

Папа воззрился на меня так, будто именно я досаждала ему, потом потянулся к блокноту, прикрепленному на его поясе. Он нажал на кнопку запроса на блокноте, но мне было понятно, что ему нет нужды смотреть на результат — он всегда знал, какое «лечение» пропишет следующему пациенту, прибывшему в госпиталь.

— Вам на пробу будет дано земное вещество, именующееся корицей, — сообщил он Зиллиф. — Это кора растущего на Земле дерева. — И бросил на меня взгляд, словно я в чем-то его обвиняла.

— У людей существует давняя традиция получать лекарства из коры деревьев. Хинин… — Он запнулся и беспечно взмахнул рукой, делая вид, что список еще длинный. Скорее всего, он просто не мог придумать другие примеры.

— Корица, — медленно проговорила Зиллиф. — Корица.

Так повторяет имя внука бабушка, пытаясь понять, как оно звучит, произнесенное самой.

— Я буду первой, кто попробует эту корицу?

— Первым улумом, — ответила я, пока папа придумывал какую-нибудь маловероятную историю о многообещающих клинических исследованиях на всей планете. В последнее время он демонстрировал явную предрасположенность к созданию неоправданного оптимизма у пациентов — по крайней мере, я надеялась, что именно поэтому он делал столь бездумные заявления, а не оттого, что сам в них верил. Я сказала Зиллиф:

— Мы сопоставляем результаты наших исследований с результатами других лечебных заведений, чтобы избежать нежелательных повторов.

— Кора дерева под названием корица, — пробормотала она.

Как будто ей было приятно знать свое место в общемировом медицинском эксперименте — знать, как она сможет внести вклад в дело поиска спасительного лекарства, даже лежа пластом в Саллисвит-Ривере. — Мои люди с удовольствием используют многие здешние виды коры, — сказала она. — Можно сделать прекрасный салат из деревьев одной этой местности: синестволы, белокрапчатники, корабумажные… и, конечно, морозошлепы для цвета…

Мы с папой не мешали ей говорить — с плохо повинующихся губ слетали полуразличимые слова. Вскоре папа отправил меня натереть свежей корицы, пока он записывал имена ближайших родственников Зиллиф.

Вот ведь какая штука: в пятнадцать лет можно безумно влюбиться, не успев и глазом моргнуть. Влюбиться в незнакомца, влюбиться в песню, влюбиться в котят, или в печенье, или в Кольриджа,[4]или в Христа, да к тому же глубоко-экстатически-допьяна.

Циник вам скажет, что любовь быстротечна, что вы восхищаетесь полотнами импрессионистов неделю, перепрограммируя все свои стены на репродукции Моне и Дега, и вдруг, проникая взором сквозь все эти водные лилии и бессмысленные лица балерин, вы натыкаетесь на поэзию суфиев, и бамм! — причастились мусульманских тайн, заучиваете притчи и медитируете над «Священным садом».

Да, некоторые страсти подростков поверхностны, но другие способны изменяться безгранично, страстно, до последнего вздоха. В мгновение ока или медленно, как тлеющие угли, вы можете навеки изменить потерять снова, обрести свое сердце.

Так я и влюбилась в Зиллиф за несколько следующих дней. Начавшись с осознания того, что на моей крыше лежит улум, чувство переросло в интерес к пациенту, доставленному мною в госпиталь, и завершилось метаморфозой привязанности в любовь, любовь, любовь.

Не сексуальную любовь. Не щенячью любовь. В Романтическую любовь с большой буквы Р — стремящуюся сразить врагов во имя любимой, хранящую память о каждом ее невнятном слове, будто оно было бесценным бальзамом, просочившимся прямо в мой мозг.

О чем мы говорили? О солнце, когда оно светило, о лунах, когда они всходили, моих друзьях, ее внуках, о полевых цветах, которые я собрала однажды возле рудных отвалов на краю города…

Но больше всего мы говорили о «Неусыпном оке». Я хотела знать все. (Все сразу и без остатка.)

Девятью сотнями лет ранее первая колония улумов была основана на Дэмоте одним дивианским биллионером, который хотел доказать миру, что он может создать утопию. Путающая идея, что и говорить. Но была у нее и светлая сторона — «Неусыпное око», закрепленная конституцией организация, бдительно, как сторожевой пес, наблюдающая за правительством. Наделенная полномочиями открывать любые правительственные файлы, независимо от уровня секретности, допрашивать должностных лиц от мелкого рабочего канализационной системы до генерального спикера, тщательно проверять работу любого отдела, и бюро, и комиссии, и управляющей коллегии, действовавших на любом уровне юрисдикции — федеральном, территориальном, в пределах торговых границ или на муниципальном уровне. Наблюдать за всеми политиками, чиновниками, советниками… и решительно сообщать обо всех случаях, когда эти корольки оказывались голыми.

На любой другой планете «Око» скоро стало бы беспомощным, как былинка на ветру, или превратилось бы в клику интриганов-кукловодов, стоящих за спинкой трона. Но улумы — блестящие, осторожные улумы — нашли секрет успеха этой идеи.