Читать книгу "Меч на ладонях - Андрей Муравьев"

– Мы – декхане. Земля и вода здесь принадлежать бей. Он захочет, моя, их семья, – землекоп махнул рукой в сторону рабочих, – будут голодать. Мы расчистим здесь и уйдем. Спасибо за все, Улугбек-ага.

Али поклонился и спрыгнул в траншею.

Сомохов пнул песок и, сопровождаемый Павлом, двинулся к палаткам.

Навстречу уже вышагивал Тимофей Горовой. Местная жара могла укатать кого угодно, но для грузного казака климат был особенно неприятен. Он уже сменил форменную папаху на походную фуражку, вместо черкески с газырями[16]щеголял по лагерю в одной гимнастерке, пил воду ведрами, а все равно на самаркандском солнце ему быстро становилось плохо. И яме ученых с черепками прошедших веков казак предпочитал палатку или полотняный навес с бутылью местной чачи. Потому увидеть его до наступления сумерек расхаживающим по лагерю было необычно.

Археологи остановились.

По лицу подъесаула катились крупные капли пота, расчерчивая на заляпанной грязью и песком коже причудливые узоры. Тимофей Михайлович явно искал начальника экспедиции.

– Наш кашевар якись збянтэжаны[17]. Ти то дриснуть намылиуси, ти то якой заразы замист мясу у кашу засунув, – начал он.

Тема кухни была для Горового особенно актуальна. Перенеся два года назад в Китае местную форму дизентерии, Тимофей настороженно относился к национальным кухням и недолюбливал поваров из туземцев. Все в экспедиции знали этот маленький заворот бравого казака и старательно не замечали его.

– Я його крыху памацыв. Шо таки за мандраж, як у жынки писля вяселля.

Тимофей, волнуясь, начал жестикулировать, размахивая у носа двух археологов пудовыми кулачищами, какие больше подходили жандарму, а не кавалеристу.

– Ну и что сказал сей служитель Бахуса и последователь Оливье? – Сомохов уже знал, что раскопал Тимофей, но смутить подъесаула было нелегко.

– О то верно, бандюга та яще. Я яго крыху памацыв за грудки, так ен кажа, що местный бей казав, кабы яны тикали свидсюль до вячеры.

Казак сплюнул.

– Ну и где кашевар?

– Я його звизав и положив до котла. А то яще потравить нас напослидок.

Улугбек вздохнул. В словах Тимофея был резон.

– Кашевара отпусти – пускай уходит. А вы, Павел, будьте любезны, остальных разбудите. Вечером к нам инспекция пожалует.

– О то ж. Я ужо вси ружжа, воду и консервы до кухни знес.

Улугбек попадал в передряги и похуже. Что же касается Тимофея, то, по его словам, после японской кампании, где он провел длительную «командировку» в составе приданного Маньчжурской армии отряда казацких пластунов[18]и где, кроме орденов и повышения, получил под Ляоляном и Мукденом[19]одно за другим два ранения, ссылку в Самаркандскую экспедицию он иначе как вакацию, то есть отпуск, и не рассматривал.

– Раскопаем вход, заведем внутрь лошадей, занесем припасы и воду. А сами снаружи оборону держать будем. Это не Каракумы, какая-никакая, а цивилизация. Если ночью нас не возьмут, днем откатятся.

Сомохов не был уверен в сказанном, но, как и положено командиру, поддерживал дух в гарнизоне.

Как только Павел ушел будить спящих студентов, Улугбек сбросил маску.

– Сколько у нас патронов, Тимофей?

– Четыре скрынки, да россыпью еще е. Сотни под две. Можа крыху меней.

Улугбек вздохнул.

«Это же на час-полтора боя», – пронеслось в голове.

– Зато штуцера знатные, – казак старался приободрить поникшего командира. – Англицкие. Против местных берданок да турецких пукалок, знатные ружжа.

– Плюс мой да твой револьверы с двумя коробками патронов, – Улугбек улыбнулся, глядя, как упаренный казак лихо крутит ус. – Да и ночью посвежей. Ничего, сдюжим, Тимофей.

Горовой не спеша подкрутил грязный ус и одобрительно крякнул:

– О то ж.

…К вечеру посвежело.

Последние надежды Улугбека договориться с Калугумбеем растаяли, как вечерний туман. За входом в тайное святилище сразу начинался главный зал храма, посреди которого на небольшом постаменте стояла прекрасно сохранившаяся статуя Ардвисуры-Анахиты, матери всего сущего и богини земли в культе Зороастры. Сама статуя вряд ли привлекла бы внимание разбойников: ни жезл, который она сжимала в руке, ни ветвь, украшавшая вторую руку, ни материал статуи не были драгоценными. Зато постамент… Постамент был отлит из единого куска металла с характерным блеском и весь покрыт письменами. Не надо было производить экспертизу, чтобы убедиться, какой именно представитель химической таблицы элементов дал такой оттенок подставке статуи.

Золото…

И древний язык Согда. Утраченный навсегда с приходом ислама и вытеснением огнепоклонства. Теперь его знаки лежали у ног Улугбека.

Если бей узнает, что скрывается в храме, им отсюда никогда не выбраться. Слишком велика ценность находки, чтобы пришлые археологи смогли провезти ее через окрестные земли. Но если не дать волкам степей заглянуть вовнутрь, то, может, и уйдут к утру. Постреляют, погалдят и растворятся в утренней дымке.

– Знаем мы энтого брата, – гундосил Тимофей на смеси малоросского и русского, перетягивая в капище тюки сена и мешки с овсом для лошадей. – Погарцуют, а как под пули идтить, так и нет татарвы. Бузотеры, одним словом.

Улугбек Карлович Сомохов уверенности подъесаула не разделял. Сын немецкого ученого-востоковеда и персиянки, он впитал в семье рассудительность отца и темперамент матери. Эти противоположности уживались в нем так, что, долго принимая решения, взвешивая все за и против, он, определившись, исполнял задуманное со всем темпераментом потомков оттоманов. Вот и сейчас, решив держать оборону, он даже не слушал возражения студентов о том, что, дескать, стоило бы попробовать договориться. Мол, не волки же голодные, а люди кругом.

– Я этих людей перевидал, сколько вам и не снилось, господа. – Улугбек старательно щелкал затвором винтовки, проверяя и чистя его по ходу. – Этим только кончик страха покажи, дай деньгу маленькую – и не выйти нам из этой ямы.

– Но ведь они нас охранять обещали, Улугбек Карлович, – не унимался самый младший член экспедиции, Алексей Корчагин, студент первого курса. Он увязался в дальнюю экспедицию, чтобы уйти подальше от дома, и не раз уже об этом пожалел. – Они же не могут вот так вот. Раз – и в бандиты.