Читать книгу "Тень Крысолова - Анджей Заневский"

Я тоже начинаю бояться, хотя смерть здесь ждет не меня, хотя я мог бы отступить, мог бы вернуться в каналы. Я боюсь, но все равно продолжаю сидеть на тонкой трубе, внутри которой булькает горячая вода.

Беги, удирай отсюда, отступи… Люди толстыми палками подгоняют слишком медленно идущих птиц. Быстрее, быстрее за раздвижную стену. Снова движется вперед беспокойная, одуревшая от страха масса.

Спасайся, пока не поздно!

Я дрогнул, покачнулся и только благодаря точным движениям хвоста сумел удержать равновесие.

Я останусь. Я хочу видеть, хочу знать, хочу понять. Прижимаюсь к шумящей горячей трубе. Пространство вокруг кажется необозримым, его освещают продолговатые лампы. Меня, ползущего под потолком, видно со всех сторон. Птицы уже заметили мое появление и тянут вверх свои трясущиеся клювы. Я осторожно продвигаюсь вперед, широко расставляя лапки, прижимаясь брюхом к теплой гипсовой оплетке трубы. Далеко ли до противоположной стены?

Подо мной – следующая партия птиц. Перепуганная толпа послушно движется вперед.

Уже близко. Труба соединяется здесь с другими коммуникациями, с проводами, идущими по стене сбоку и снизу. Я оборачиваюсь назад и ещё раз смотрю вниз, на ожидающую смерти птичью массу.

Сейчас они пройдут туда. Мне уже незачем сохранять равновесие – я иду дальше по толстой связке труб и проводов, протянутых сквозь круглое, выбитое в стене окошко. Я пролезаю в узкий просвет. Внимательно обнюхиваю влажные от пара края отверстия. Как же ярко горят лампы с той стороны!

Вокруг меня дрожат в воздухе приглушенные шумом машин голоса птиц. Люди в окровавленных халатах хватают птиц и насаживают на движущиеся крюки. Истекая кровью, они отъезжают вдаль по стальному тросу. Отрезанные гильотиной головы падают в металлические баки. В глазах с полуопущенными пленками век ещё не погасли отблески ламп.

Всматриваюсь в мутнеющие, заволакивающиеся мглой глаза. У всех живых созданий, которых я видел, глаза очень похожие. Все они одинаково смотрят, видят и умирают. Глаза птиц, крыс, людей, собак, кошек – они ничем не отличаются.

Подо мной лежат головы птиц – слой за слоем, рядом друг с другом, сваленные в кучу, смятые, спрессованные, неподвижные. Еще недавно они были живыми, они клевали, кричали, шипели, гоготали, боялись, щипались, целовались, касались друг друга, поворачивались, смотрели, искали выход…

От запахов крови и птичьего страха у меня кружится голова. Живые существа, которые предчувствуют смерть, которые боятся, которые знают, что их ждет острие ножа, выделяют особый запах – исключительный, единственный в своем роде.

Головы в баке издают именно этот запах, и меня вдруг охватывает страх, мне хочется сбежать отсюда, сбежать немедленно! Я с трудом беру себя в руки.

Перья на мертвых головах взъерошены, стоят дыбом, лишь кое-где их склеила и пригладила кровь. Меня качает, и я хвостом помогаю себе сохранить равновесие – мне страшно, что и я могу упасть в бак с этими мертвыми клювами, которые ещё недавно запросто заклевали бы меня.

Снова шеренги живых, и снова шеренги мертвых. Подвешивание, гильотина, горячая вода, ощипывание. Головы сыплются, как перезрелые фрукты.

Беги отсюда, крыса, ведь твоя голова тоже может пасть, отрубленная острым лезвием гильотины. Ну что ты стоишь и смотришь? Ведь ты же сыт, твое брюхо набито зерном и куриной кровью.

Я спрыгиваю на забрызганный кровью кафель и втискиваюсь под металлический лист. Среди проводов и труб пролезаю к ведущей вниз шахте. Здесь тоже пахнет кровью и птичьим страхом, и в этом запахе я все ещё чувствую угрозу. Как можно быстрее я удаляюсь от гой линии, где убивают. Я смотрю вперед – в глубокую серую челюсть плохо освещенной бетонной пропасти.

Я сползаю вниз уверенно и спокойно – отлично зная, что здесь человек не сможет до меня добраться. Отверстие впереди расширяется, и вот передо мной широкий, шумящий водой, пульсирующий жизнью канал.

Крысиный писк, стрекотание сверчков, шуршание тараканов и медведок, отзвуки всасывания, втягивания, проплывания, падения, бульканье, хлюпанье, плеск, брызги, водовороты – волны звуков проплывают в моих ушах мягким, знакомым ритмом.

Здесь я чувствую себя в безопасности. Я знаю, что здесь – мой дом, что тут со мной не справиться ни человеку, ни собаке, ни кошке. Я переплываю на другой берег канала и, не таясь, возвращаюсь к себе в нору. Но иногда мне все ещё мерещится, что со стен на меня глядят те сваленные в металлический бак куриные головы, и тогда я прибавляю шагу, подпрыгиваю и, то и дело налетая на идущих навстречу мне крыс, отшвыриваю их лапами или кусаю за шкуру.

Я снова в теплом, шумящем множеством разных звуков канале Сытая и смелая крыса на каменном берегу.

Я осознал, что тоже могу погибнуть. Окоченею под стеной подвала, проплыву раздутым трупом в потоке нечистот, высохну и рассыплюсь в пыль где-нибудь на чердаке, сгнию под мусорной кучей, а может, меня раздавит колесами на асфальте мостовой – то есть я перестану быть, спать, чувствовать, видеть, знать.

Маленькие крысята никогда не понимали этого и погибали, вылезая из гнезда с ещё не успевшими толком раскрыться глазами, выбираясь в жилые помещения или прямо на улицу на нетвердо стоящих лапках.

Я уже знаю, что смерть – это не просто страшное зрелище, мимо которого лучше пробежать побыстрее или подойти и уйти, как будто меня все это не касается.

Я понял, что точно такая же смерть сидит во мне самом, в усталости моих лапок, в моих слипающихся глазах, что смерть – вокруг, что она в каждой поднявшей камень людской руке, в каждом блеске когтей живущей в башне морского маяка совы. Понял, что я тоже когда-нибудь стану таким же холодным, вонючим и безголосым, как крысы, выброшенные волной на берег. Я понял это, и меня охватил ужас, мне захотелось найти другое место – более безопасное, чем лабиринт подземных коридоров за бетонными стенами набережной.

Отсюда я мог, не выходя на поверхность, добраться до складов, набитых мешками спелого зерна, сушеных фруктов, орехов, бочками жидко-сладкой массы. Эти запахи подсказывали, что есть и другие места, казавшиеся мне более спокойными, чем берег, о который постоянно бьются волны, поднятые проплывающими судами и ветрами.

Теперь рев вспененной воды, обрушивающейся на каменные стены, за которыми я прятался в кругу семьи среди клочков бумаги, тряпья и перьев, стал страшить меня, он мешал мне спать, обрекая на беспокойство и страдания.

Раньше я смело спускался на бетонный карниз, нависший прямо над водой, или прыгал с камня на камень, не обращая внимания на то, что они скользкие и шатаются. Я спускался низко, очень низко и пил солоноватую воду, которая заливала мне мордочку и глаза. Я даже плавал у берега, поднимаясь и опускаясь вместе с ленивыми волнами. Я был толстым, откормленным, полным сил и самоуверенным.

И вдруг, влезая на скользкий камень, я неожиданно почувствовал всю тяжесть своего тела. Я растолстел…