Читать книгу "Мавзолей для братка - Андрей Ерпылев"

– Да ну! – усомнился спорщик Петро, в свою очередь, словно дыню, накалывая на шашку еще одну рогатую, уродливую башку, благо подобного добра вокруг валялось немерено. – Где ж бесы, Грицю? Натуральные ливийцы! Самые что ни на есть!

– Где ж ты, ирод, – напустился командир на друга, – видал рогатых ливийцев? Говорю «бесы», значит, бесы!

– У бесов два рога, а тут… раз, два, три… много, одним словом. Значит, не бесы, – не уступал упрямец. – И хвост опять же…

Живо вступившие в дискуссию казаки (а серьезно раненых, не говоря уже об убитых, к счастью, не оказалось) разом поделились на три части. Две примерно равные по числу части горячо отстаивали правоту одного из спорщиков, перед другим, а третья, меняя точку зрения с удивительной быстротой, мигрировала из одного «лагеря» в другой, подчиняясь то одному, то другому «сверхубедительному» аргументу.

Даже Арталетов, Жанна и Горенштейн поддались гипнозу спора. Первый требовал выяснить – люди нападавшие или нет. Вторая горячо убеждала расставить все точки над «i» с помощью простого животворящего креста, а третий бубнил нечто маловразумительное об учении Жоржа Кювье[6]и сравнительной анатомии.

Как всегда, развязка наступила неожиданно.

Голова твари, вполне мирно болтавшаяся на лезвии Петровой шашки, которой тот в запале жестикулировал в воздухе не хуже иного итальянца, совсем не думая при этом о безопасности окружающих, (казаки, впрочем, не обращали внимания и уклонялись от клинка с равнодушием привычных людей лишь тогда, когда тот действительно угрожал, а кони просто прижимали уши, пропуская со свистом проносящуюся над ними стальную полосу), мало-помалу сползла до рукояти и…

– У-у-у!!! М-м-м-мать его!..

Взвыв от боли, Петро рывком стряхнул с шашки голову и виртуозно, на лету, перекрестил ее клинком так, что на песок упали четыре равные дольки.

– Кусается, зараза… – пожаловался он почему-то Жанне, засовывая в рот окровавленный палец.

– Вот! – обличающе указал на еще шевелящиеся на земле обрубки Грицко. – А ты заладил: «Ливийцы, ливийцы…» Да разве честный ливиец так поступил бы? Только бес. А по-научному выражаясь – шайтан. Правильно я говорю? – обратился командир к Дмитрию Михайловичу, и тот немедленно согласился с оратором, сам не зная почему. – Послушай лучше ученого человека, чудило!

Парадоксальный аргумент, как ни странно, убедил всех без исключения…

– Ну что, казаки, – закончил старший Мамлюк мысль, которую прервало внезапное нападение. – Коли никаких ливийцев тут нет, разведку, стало быть, мы завершили успешно. Айда назад!..

Вся ватага радостно загомонила и гурьбой тронулась прочь от путешественников, больше не обращая на них никакого внимания. Те, несколько поостыв после горячки боя, теперь трезво подсчитывали свои шансы выжить без запасов воды.

Лишь предводитель и его спутник, проехав вперед на несколько шагов, пошептались и потом разом обернулись:

– А вы разве не с нами?..

3

От сумы и от тюрьмы не зарекайся.

Народная мудрость

Тот, кто никогда не бывал в тропиках, не представляет, как может раскалиться песок под почти отвесными лучами солнца. А если еще босые ноги проваливаются в обжигающую рыхлую субстанцию по щиколотку и выше…

«Зато ревматизмом болеть никогда не буду… – думал Дорофеев, стараясь ступать в следы шедших перед ним. Так было прохладнее, и острые песчинки не столь ранили нежную кожу, не привыкшую к подобным экзекуциям. – Вот уж пропарю косточки, так пропарю… Терапия, блин!..»

Цепь, пристегнутая к ошейнику, слава богу кожаному, а не металлическому, дернулась, и Сергей привычно подавил желание матюгнуться. Тем самым он не только оградил нравственность окружающих, но и уберег собственные плечи от очередного горячего «поцелуя» бича. Что делать – плетущимся по жаре пленникам строго-настрого запрещалось подавать голос, тем более произносить незнакомые заклинания с упоминанием родственных связей, сексуальных отношений и различных органов.

Бедолага, с которым горе-путешественик двигался в одной связке, был замотан с макушки до тощей задницы грязной, пропыленной и пропотевшей тряпкой. Но личность его для Дорофеева не представляла никакой тайны. Справа от Сергея в двойном ряду бедолаг тащился давешний его спаситель – рыбачок, внезапно обогатившийся и за кратчайшее время успевший совершить обратную эволюцию. Весьма распространенный случай – как в наше время, так и в древности.

– Не тормози, блин, – в сердцах пробормотал Дорофеев сквозь зубы, награждая горемыку полновесным пинком под зад. – Урою на привале!..

Добровольная помощь конвою приветствовалась всегда и во все времена, поэтому карающий бич лишь свистнул над ним, обдав мимолетной прохладой, и обрушился всем весом на жалобно взвизгнувшего соседа.

«Ничего… – мстительно подумал бизнесмен, стараясь не слушать причитаний наказанного. – Тебе, гаденыш, не привыкать… Вот ведь втравил в попадалово!»

Сквозь качающиеся перед глазами смуглые запыленные спины и раскаленные гребни барханов на миг проступило призрачное море…

* * *

…Райский еще недавно отдых превратился для Сергея в сущую каторгу сразу после нежданного-негаданного основания будущего центра пляжного отдыха, столь знакомого всем россиянам лихой «демократической» поры.

Если еще вчера он наслаждался одиночеством и свободой, то теперь получил все девяносто девять туристических удовольствий, обрушившихся на единственную многострадальную голову. День-деньской разношерстная толпа таскалась за ним, расхваливая на все лады свои немудреные товары, ассортимент которых за прошедшие века мало изменился, сомнительного свойства аттракционы вроде катания на единственном в стойбище облезлом верблюде и еще более сомнительные плотские удовольствия.

К удовольствиям относилось уединение в шатре с одной из множества сладострастно похихикивающих соискательниц, принимавших ванну во время прошлого дождя, то есть лет пятнадцать назад, или, за неимением кальяна, употребление внутрь какой-то местной дури в жидком состоянии.

Последняя имела вид отвратительнейшей бурды, вероятно сваренной из того же верблюжьего навоза, но действовала почище водки под кальян, если судить по тому факту, что добрая треть населения новорожденной Хургады постоянно пребывала в сладостной нирване. Жалко, что, согласно заведенному раз и навсегда порядку, потребление «снадобья» происходило строго посменно…

Сафари по пустыне, за неимением кондиционированных джипов и квадрациклов, проводимое все на том же верблюде, тоже не привлекало.

Иной народец, отчаявшись покорить приезжего своими «чудесами», давно бы бросил столь гиблое занятие и вернулся к общественно-полезному труду. Но только не египтяне. Недаром они всегда славились своим непоколебимым упорством. Но и Дорофеев никогда не достиг бы в бизнесе хоть какого-нибудь успеха, не обладай он упрямством длинноухого парнокопытного.