Читать книгу "Искатели жребия - Николай Романецкий"

Белобрысый сжал кулаки.

— Вот и катись домой! — зло крикнул он. — Пусть тебе мамочка сопли вытрет, лахудра рыжая! Розовым платочком… А мы уж как-нибудь без тебя, по-мужицки.

— Усох бы ты, шнурик! — сказал Калинов. — Научись сначала женщин уважать… Мы… по-мужицки… Тоже мне — витязь в тигровой шкуре!

Белобрысый стремительно вскочил на ноги. Калинов усмехнулся и тоже поднялся с травы.

— Это еще кто тут варежку разевает? — сказал белобрысый. — Кому надоело ходить здоровым и невредимым? — Он смерил Калинова с ног до головы уничтожающим взглядом. — Детка, я же из тебя киселек сделаю, с хлебушком схаваю. — Он подошел к Калинову, навис над ним и брезгливо взял его двумя пальцами за кончик носа. — Остынь, шнурик, а то сейчас пар из задницы повалит!..

И тут Калинов ударил его, ударил коротко, без замаха, даже не ударил — ткнул ладонью правой руки, и белобрысый вдруг переломился пополам, словно сдвинули друг к другу ножки циркуля, и повалился на бок. На лице у него появилось выражение неподдельного изумления, глаза закрылись. Как будто человек прилег на минутку отдохнуть.

— Ты загасил его? — с испугом воскликнула черненькая Аля.

— Да нет, — сказал Калинов. — Таким ударом не загасишь… Так, успокоил слегка. — Он коротко взглянул на Виту.

Вита презрительно смотрела на лежащего белобрысого.

— Не хочу я его здесь больше видеть, — сказала она с отвращением и вопросительно посмотрела на окружающих.

И вдруг белобрысый исчез, словно его здесь и не было. Только послышался негромкий шелест, будто ветерок кубарем прокатился по травке. Калинов застыл.

— Спасибо, друзья! — Вита потерла пальцами виски.

— Не за что, — сказал курчавый парень в тунике и сандалиях. — По-моему, этот шнурик и так уж всем осточертел. В тему его еще раньше надо было выставить. — Он подошел к Калинову и потрепал его по плечу. — А ты ничего, новьёк! Прикольно ты его! Я бы с тобой в разведку пошел… Клод. — Он подал Калинову руку.

— Саша, — сказал Калинов. — Куда он делся?

— Вампир-то?.. В ауте… Отправился домой. Больше он не джампанется. По крайней мере, пока мы здесь.

И тут вдруг затрещало, как будто кто-то быстро-быстро заколотил палкой по дереву. Калинова сбили с ног, он сунулся носом в траву и чуть не захлебнулся, вздохнув, потому что вместо травы под ним оказалась грязь, какая-то липкая жижа, и от жижи этой так отвратительно пахло, что его чуть не стошнило. И солнца уже не было на небе, а была черная беззвездная ночь, и сверху сеялся мелкий холодный дождик, мгновенно пробравшийся за воротник кольчуги и растекшийся по спине маленькими ручейками, а может, это был и не дождь вовсе, а холодный пот, потому что, кажется, их все-таки ждали. Во всяком случае, круглые пальцы прожекторов плясали по равнине, и каждый раз, когда они приближались, приходилось въезжать носом в вонючую грязь. И не шевелиться.

А потом опять затрещало, и высоко над головами визгливо прочирикали пули. Стреляли с вышки, которая приткнулась к колючей проволоке справа, приземистая и раскоряченная, словно табуретка на кривых ножках. Самонадеянные строители поставили ее по эту сторону ограждения… Впрочем, с какой стати они должны были опасаться нападения извне?

— Затихаритесь! — негромко скомандовал Клод.

Они замерли. И, лежа в липкой жиже, дождались, пока успокоится охрана. Пулеметчики перестали палить в белый свет. Лучи прожекторов поплясали-поплясали, тупо уткнулись в тяжелый столб дыма, повисший над крематорием, и погасли. Где-то коротко тявкнула собака. От сторожевой вышки донеслись звуки волынки, наигрывающей какой-то до одурения знакомый, но неузнаваемый мотив. Ветер принес издалека обрывки заунывного колокольного звона.

На вышке вдруг загоготали, и грубый голос прошелся насчет штанов какого-то Диего, которые теперь, кажется, потребуют основательной стирки… Тоже мне, доблестный лейб-гвардеец, переполошил весь лагерь, где только таких нарожали, ублюдков?.. Хорошо, что комендант нализался, как свинья, и дрыхнет, и будет дрыхнуть до утра, а то не избежать бы тебе, тварь болотная, карцера в половину роста…

— Вперед! — шепотом скомандовал Клод.

Они поползли. Каждый к своей цели. Калинов к сторожевой вышке справа, Игорь — к такой же вышке слева. Клод, Вита и Аля тянули мешок с зарядами, чтобы несколькими взрывами пробить проход в рядах колючей проволоки. За ними подтягивались арбалетчики, чтобы, когда грохнут взрывы и пулеметы будут нейтрализованы, рвануться в проход и успеть добежать до казармы прежде, чем гвардейцы успеют прийти в себя. И быстро, и хладнокровно засыпать их стрелами…

А оставшихся в живых офицеров, думал Калинов, мы повесим в воротах лагеря — прямо под транспарантом. Боже! Прости нам грехи наши! и они будут болтаться в веревочных петлях, которые они приготовили для нас, жирные борова в оранжевых мундирах, густо пахнущие заморским одеколоном, а мы с удовлетворением будем думать о том, что этим, по крайней мере, грешить уже не доведется… Вот только куда мы денем всю эту ораву освобожденных уродов в истлевших комбинезонах? Куда мы денем гниющие заживо, слепые от радиационных ожогов полутрупы, подумал он и тут же отбросил эту мысль, потому что мысль была не из тех, с которыми ходят на колючую проволоку.

Он подобрался к самому основанию вышки, осторожно встал, чтобы проще было бросать, и достал гранату из кармана. Осталось выдернуть чеку и, дождавшись сигнала, швырнуть гранату туда, наверх, в подарок Диего, сидевшему в испачканных штанах, и неведомому музыканту с грубым голосом. И тут кто-то сказал сзади вкрадчиво: Салют, деточка! и сквозь кольчугу Калинов почувствовал, как в спину ему уперлось что-то твердое. Раздался громкий смех, и опять вспыхнули прожекторы, заливая все вокруг ослепительным светом. Как на стадионе. И Калинов понял, что их действительно ждали. Он сжался, соображая, как бы подороже продать жизнь, но тут сзади закричала Вита, и столько муки было в ее голосе, что он на мгновение потерял голову.

А потом со стороны оврага, где сидели ребята из резерва, вдруг ударила молния, ударила прямо по вышке над ним, и вышка вспыхнула как порох, и в огне кто-то завыл и завизжал нечеловеческим голосом, а молния уже ударила по другой вышке, мимоходом срезала кусок проволочной изгороди вместе с железобетонным столбом и теперь гасила — один за другим — прожекторы. И тут Калинов понял, что это луч лайтинга, и оглянулся, и увидел, что тот, кто сказал ему Салют! тоже смотрит в сторону оврага, на эту удивительную молнию. И тогда Калинов ударил его гранатой прямо в висок. Гвардеец удивленно хрюкнул и кулем упал под ноги. Конечности его судорожно задергались, он перевернулся на спину и замер, и Калинов увидел в свете последнего прожектора лицо белобрысого Вампира с широко открытыми мертвыми глазами. А к прожектору уже подбирался луч лайтинга, по дороге сваливший трубу крематория, и она, подрубленная под основание, неторопливо, как в рапид-съемке, рушилась вниз, рассыпаясь на куски. Наверху взвыли в последний раз и замолкли, только что-то чавкало и хлюпало, словно там топили на сковородке свиное сало. И тогда, по-прежнему сжимая в правой руке гранату, а левой доставая из-за спины арбалет, Калинов бросился к проходу в колючей проволоке.