Читать книгу "Наблюдатели - Питер Леранжис"

— Я подожду здесь, — прошептала Хитер.

— Благодарю за службу, — бросил я через плечо.

Когда глаза чуть привыкли к темноте, я осмотрел платформу. Пыль и сажа покрывали бетонную поверхность. Еле заметные следы вели к разрисованной граффити стене. Повсюду виднелись кучи мусора, черные от осевшего слоя пыли.

Не могу.

— Что ты тянешь? — послышался свистящий шепот Хитер.

— Там омерзительно, — откликнулся я.

— Но ты же в ботинках!

— Не дури! А что, если поезд тронется?

— Куда он тронется? Стоп-кран замыкает всю линию. Нужна целая вечность, чтобы восстановить электричество.

Я высмотрел визитку. Она валялась слева от меня у середины вагона. Не так далеко. Раз-два — и готово.

Я перешагнул через пропасть. Аккуратно поставил ногу на платформу. Она была скользкой. Вторую ногу. Я уже вышел из вагона. Повернувшись, я осторожно шагнул.

Раздался визг. Что-то метнулось в темноте.

Я замер.

Крысы. Ненавижу крыс.

Держись.

До визитки было уже рукой подать. Я нагнулся и схватил ее.

— Дэвид! — раздался голос Хитер.

ШМММАК!

Послышался металлический звук распахнувшейся двери.

— Эй! Парнишка!

Я обернулся. В глаза ударил свет фонаря, и я скорее ощутил, чем увидел силуэт охранника. Он спрыгнул на платформу и направился ко мне.

— Что это тебе вздумалось делать?

Я и сам бы хотел знать.

Я повернул назад.

Правая нога заскользила по зловонной грязи. Отчаянно взмахнув руками, я грохнулся лицом вниз, набрав полный рот мерзкой каши. У меня чуть глаза из орбит не выскочили, и я закашлялся, совсем одурев от отвращения и ужаса.

Краем глаза я заметил, что мои дружки уткнулись носами в окно и смотрят на меня с немым ужасом.

Тяжелая рука схватила меня за плечо и развернула. Я уткнулся лицом в кобуру.

— Молодой человек, — услышал я голос охранника, — вы арестованы.

8

Мы теряем его.

— Я должен четко и ясно заявить, — говорил начальник службы охраны метро, меряя шагами кабинет, — что пользование экстренным стоп-краном не по назначению и посягательство на собственность департамента путей сообщения являются в равной мере противоправными действиями…

Я так и подскочил:

— Но я не открывал стоп-кран…

— …и в равной мере караются законом! — громогласно закончил начальник.

Мама смотрела на меня во все глаза. Смотрела сердито, но в глазах у нее стояли слезы, и губы начинали подрагивать.

— Я понимаю, — промямлил я.

Итак, я преступник. Грязный преступник.

Это мерзкое сало, в которое я влез, было похоже на жирный грим. Сколько ни три, только больше размазывается. Начальнику охраны даже пришлось постелить на стул пленку, чтоб я его не запачкал.

Мое мрачное будущее прокрутилось у меня в голове: крошечная камера… каторжные цепи на ногах… начертанные на каменной стене палочки, отсчитывающие скорбные дни несчастного узника…

— Что… что ему будет? — спросила мама.

— Суд для малолетних — вот обычная процедура, — ответил начальник.

— Но он никогда ничего не нарушал! — воскликнула мама.

Начальник сел за свой стол и тяжело вздохнул.

— Сынок, я знал твоего отца. Его департамент сотрудничал с нашим. Он был славным человеком. Тебе, конечно, его не хватает.

Я нагнул голову как можно ниже. Мама вздохнула еще тяжелее.

— Я отпущу тебя, — продолжал начальник охраны. — Но с очень серьезным предостережением. То, что ты сотворил, не только противозаконно, но и крайне опасно.

Я кивнул.

— Спасибо, — сказала мама.

Теперь кивнул начальник.

— А теперь отправляйся домой, молодой человек, и первым делом прими ванну.

Мама была не в лучшем расположении духа, когда мы, наконец, вышли из конторы службы охраны подземки.

— Ты хоть понимаешь, как тебе повезло? Не вздумай выкинуть еще раз что-нибудь столь же глупое. И почему ты вообще оказался в этом поезде? Кто разрешил тебе уходить из дома?

— Мам, мне уже тринадцать…

— Разве это значит, что ты можешь идти куда угодно и ставить под угрозу всю систему поземного сообщения? — Мама произнесла это на повышенных тонах.

— Но я же говорил, что не делал этого!

— Тебя могло убить!

— Знаю.

— Я уже потеряла одного. Не хватало мне потерять еще и тебя. По твоей собственной глупости.

Все. Хватит. Сыт по горло. Сколько можно ругать меня? Смеяться надо мной. Бичевать за то, что я делал и чего не делал.

— Я не идиот! — закричал я. — Я вышел из-за него!

Дурак. Идиот. Трепло.

— Из-за кого?

Не собирался я болтать об этом. Только Хитер знала. И мои закадычные дружки были в курсе.

И мама рано или поздно докопается.

Тяжело вздохнув, я брякнул:

— Из-за папы.

— Ты был с папой?

— Нет. Видишь ли, я думал, что видел папу. На платформе.

Мама застыла, глядя на меня.

— Ты хочешь сказать… как бездомного бродягу, из тех, что живут в подземке? О, Дэвид, почему же ты раньше не сказал?

— Да нет же. Это был не он, мам. Вообще никого не было. Мне… почудилось. Это была галлюцинация.

Мама вся сжалась:

— Дэвид Мур, что все это значит? Ты хочешь меня провести?

— Да нет, мам!

— Ты говоришь неправду, будто тебе показалось, что ты видел папу, чтобы я простила тебя за эту дурацкую вылазку на платформу. Дескать, это все стресс и все такое прочее. Так, что ли?

— Выкинь все из головы…

— Не дури, Дэвид. Я месяцами не сплю. Я вскакиваю от телефонных звонков. У меня такое ощущение, будто мои внутренности вывернули наизнанку и разбросали по всей земле. Я люблю тебя и пытаюсь понять, что ты переживаешь, и я не позволю пользоваться именем отца как прикрытием для чудовищных поступков.

Мама выкладывала все это в ярости, но глаза говорили совсем о другом. Они словно молили: «Ну скажи мне, что все это правда». Никакие страхи и отчаяние не могли уничтожить надежду, брезжащую, подобно слабому предутреннему свету.

У меня перед глазами возникли фотографии — старые карточки, висевшие у нас в передней. Папа — мускулистый, в обтягивающей майке, с длинными волосами, завязанными в хвостик. Вот он с притворным ужасом тычет пальцем в свою команду, когда вступил в службу охраны. Вот он целует маму на их свадьбе. Все снимки папы до моего рождения. Какой-то незнакомец.