Читать книгу "Беглец из Кандагара - Александр Холин"

Профессор Мюнхенского университета Карл Хаусхофер прибыл сюда на свидание с одним из своих неординарных ассистентов. Томившегося здесь после известного Мюнхенского пивного путча Рудольфа Гесса следовало увидеть хотя бы для того, чтобы дать оному необходимые поведенческие указания и произвести разборку неправильно выполненных приказов. Более того, заключение Рудольфу Гессу помогал переносить сосед по камере Адольф Шикльгрубер. Этот молодой человек хотя и не дослужился за время минувшей войны ни до каких высших чинов и званий, но сумел обратить на себя внимание совсем другими чертами характера и поведения в обществе.

К тому же профессора удивил тот факт, что Рудольф Вернер Рихард Гесс после неудавшегося пивного путча сбежал в Австрию, но вскоре сам вернулся в Германию и добровольно сдался властям — по той простой причине, что его близкий друг Адольф Шикльгрубер находился в заключении в замке Ландсберг. Власти удовлетворили просьбу добровольно сдавшегося Гесса и посадили обоих молодых людей в одну камеру. Даже печатную машинку «Ремингтон» им выделили. Поэтому Карл Хаусхофер желал поближе познакомиться с необычным приятелем своего студента и ассистента.

Как-то в Вене профессор Хаусхофер решил прогуляться по городскому историческому музею, которым стал замок Харбург. По специальному указу городского правительства средневековый замок привели в надлежащий вид до мельчайших подробностей, так что посетители чувствовали себя попавшими в настоящую рыцарскую крепость. Даже служащие музея были одеты в праздничные одежды средневековых крестьян.

Неспешно обходя длинную дворцовую анфиладу комнат, профессор увидел возле «Копья Судьбы», размещённого в одном из залов, неподвижного молодого человека в солдатской форме, но без знаков различия. Было ясно, что за плечами у отставного гвардейца окопы Первой мировой. А что копьё Лонгина так заинтересовало солдатика, тут ничего удивительного нет. Ведь Лонгин числился когда-то лучшим копьеносцем в центурии Понтия Аквилы Пилата и именно этим копьём был заколот Сын Человеческий на Голгофе по истечении девятого часа распятия. И до сих пор идут философские споры: действительно ли умер Распятый после нанесённой раны?

Оружие недаром получило имя «Копьё Судьбы», ведь оно отняло жизнь Бога, то есть человеческую жизнь Сына Божьего. Недаром Фридрих Ницше после этого безапелляционно утверждал, что Бог умер! Осталась лишь его сила! А отнявший силу владеет ею, пусть даже это не живой человек, а предмет в виде копья. Но этот предмет одним своим существованием может дать владельцу могущество и власть над миром, которого так добиваются во всех странах на протяжении всех обозримых времён истории человеческого общества.

Профессор с интересом заглянул в глаза молодому человеку и увидел в них явный отголосок будущего, тем более что сам солдат чувствовал и осязал это будущее до мельчайших подробностей, но разобраться в видениях пока не мог.

«Лицо его покраснело, глаза сверкали странным светом. Он раскачивался на ногах, охваченный несказанной эйфорией. Само пространство вокруг него, казалось, проникнуто тонким свечением. Лицо его преобразилось, будто какой-то всемогущий дух внезапно вселился в его душу, создавая в нём и вокруг него губительную трансформацию своей собственной природы»[4].

Вероятно, просто боялся видений, преследовавших его. Да уж, не сразу Москва… ох, нет. Не сразу Берлин строился. А практика завоевания власти у молодого солдата была за плечами, и практика немалая, иначе он не пялился бы просто так, от нечего делать, на копьё Лонгина.

— Вы знаете, что это за оружие? — как бы случайно поинтересовался профессор. — Вы так долго его рассматриваете, что меня оно тоже заинтересовало.

— Да, знаю, — твёрдо кивнул отставник. — Я смотрю на копьё Зигфрида. Именно оно принесёт победу своему владельцу!

Карл Хаусхофер вспомнил об этой немногословной встрече в одном из залов музея, потому что сейчас ему предстояло увидеть мечтавшего тогда о победе воина. Пути судьбы неисповедимы и она снова благосклонно свела двух представителей разных слоёв общества.

А ничего в этом мире просто так не случается. Если судьбе угодно было прослыть сводницей, то в этом есть свой сакраментальный смысл, а может быть, и будущее страны, и будущая история. Ведь так всегда и происходит в этом несложном и хаотическом мире.

Профессор покинул «Опель-адмирал», услужливо открытый Германом Фиртом, ещё одним ассистентом, приехавшим вместе с профессором. Но, в отличие от Рудольфа Гесса, Фирт старался во всём подражать Хаусхоферу. В этот раз он был одет в такой же коричневый двубортный костюм в полоску, представительскую фетровую тёмно-шоколадную шляпу с глубокой тульёй и широкими полями. Правда, для полного подражания ассистенту не хватало массивного кожаного портфеля с двумя замками, с которым Хаусхофер никогда не расставался, но это была уже излишняя мелочь.

В приёмной для посетителей их встретил сам заместитель начальника тюрьмы и после взаимных приветствий сообщил, что заключённые доставлены в отдельный кабинет для допросов и что профессор имеет право посещать их в любое подходящее для него время. Дирекция тюрьмы относится благосклонно к посещениям таких уважаемых личностей. Эта новость обрадовала Хаусхофера, потому как он полагал плотно поработать с попавшими под арест молодыми людьми.

Массивные железные двери неприветливо лязгнули перед ним, обнажив вход в человекохранилище. Помещение действительно выглядело слишком уж казённым — с отвратительными стенами, вымазанными в жёлто-зелёный «хаки», с прикрученным к полу металлическим столом, стоявшим в центре, и такими же неуклюжими табуретами. Оба заключённых уже поджидали посетителя, хотя вряд ли догадывались, кто их побеспокоил своим визитом.

Дверь утробно лязгнула, и оба заключённых тут же вскочили и приветствовали вошедшего вытянутыми вперёд и чуточку вверх правыми руками с возгласом: «Хайль!» Эта руна «Хагаль», или попросту «Хайль», стала одной из основных в диссидентском движении коричневых рубашек.

Профессор отметил, что молодые заключённые даже в не предвещавших ничего хорошего условиях следили за собой и брились по утрам, то есть соблюдали необсуждаемую армейскую дисциплину. А это значило многое: сломанный человек ни на что уже не годился, как только стать подопытным кроликом для лабораторий. Правда, этим арестантам тоже предстояло исполнить роль подопытных, но несколько иного плана. Хаусхофер подошёл к ним, посмотрел, не мигая, в глаза каждому и удовлетворённо кивнул.

Рудольф Гесс был одет в вельветовую куртку на металлической молнии. Эта застёжка, недавно вошедшая в моду, сразу же стала очень востребованной в различных слоях общества, а для арестованного какой-нибудь «тюремный халат» с застёжкой-молнией — просто модельный шик! Адольф Шикльгрубер выглядел несколько похуже своего сокамерника, поскольку не сменил ещё или же просто не успел сменить потёртое солдатское обмундирование на приличную гражданскую одежду. Скорее всего молодого человека замучили банальные финансовые затруднения. Это тоже заслуживало особого внимания.