Читать книгу "Новый год плюс Бесконечность - Сергей Челяев"

Она улыбнулась Вадиму так, что от него разом отлетели все неприятные мысли и переживания, а в душе принялись стремительно набирать цвет огромные незабудки.

Молодой человек поднял голову и увидел два угловых окна на третьем этаже. Они, несмотря на столь поздний час, почему-то светились, и молодой человек немедленно нахмурился. Анна покачала головой.

— Я живу одна, Вадим. Мой образ жизни, к сожалению, мало кто выдержит из нормальных людей. Наверное, это действительно должен быть кто-то особенный. Каких я прежде, честно вам признаюсь, еще не встречала.

— А вот посмотрим, что вы скажете тридцать первого декабря, — одновременно и дерзко, и счастливо, и успокоенно засмеялся Вадим. — Я приду и потребую ответа, так и знайте!

— Хорошо. Придите, — прошептала Анна. — Думаю, это было бы просто… удивительно. Но очень прошу вас…

— Что такое? — наклонился к ней Вадим.

И в тот же миг ощутил на губах мягкий и теплый поцелуй.

— Будьте осторожны по дороге, — ласково сказал она. — И если захотите… Одним словом, обязательно возвращайтесь. Я теперь, наверное, тоже буду надеяться.

Она повернулась и стремглав бросилась через улицу к дому. Вадим некоторое время смотрел ей вслед, даже когда она скрылась.

«Можно подумать, что это я с ней прощаюсь, — усмехнулся Вадим. — А не она дает мне отсрочку на целую неделю…»

Потом он улыбнулся, так широко, что кто-нибудь из его приятелей непременно назвал бы это глупой и бессмысленной улыбкой безнадежно проигравшего холостяка. Затем молодой человек вынул из карманов перчатки и при этом едва не выронил румяного игрушечного арлекина. Вадим заговорщицки подмигнул размалеванной кукле и торопливо убрал ее поглубже в недра кармана. Затем он пошарил и в другом, дабы убедиться, что вторая подаренная Анной елочная игрушка тоже на месте. А потом заметил вслух, обращаясь к обеим куколкам, смирно лежащим в карманах.

— Ну, вот, приятели, мы и остались втроем. И целую неделю, семь дней без нее — как бесконечность. Как думаете, не пропадем?

Игрушки, разумеется, ничего не ответили, но ведь молчание, как известно, не только золото, но и знак согласия!

— Хотя почему — семь? — пробормотал молодой человек. — Шесть, всего лишь шесть. Ведь на седьмой день я к ней вернусь, верно?

Игрушки вновь выразили безмолвную солидарность.

Он бросил взгляд на освещенное окно Анны — другое она уже погасила — и добавил:

— И в этом не может быть никаких сомнений. Вот так.

«Вот», — словно шевельнулся в левом кармане хитрый арлекин. «Так», — откликнулся справа грустный Пьеро, будто где-то вдали пробили часы. «И точка», — подытожил Вадим. Блаженно улыбаясь, он глянул на светящийся циферблат наручных часов и шагнул с тротуара.

Однако не удержался и в последний раз оглянулся на далекое светящееся окно. В нем, в этом желтом квадрате за занавесками, теперь, как в рамке, была заключена вся его будущая жизнь, его ожидаемая судьба и безусловное счастье. Подумав так с явным удовольствием, молодой человек поправил шарф, нахлобучил теплый капюшон куртки и спешно перешел на другую сторону улицы. И тут же исчез.

Исчез вовсе не в том смысле, что растворился между домами или испарился во тьме тающей тенью спешащего и продрогшего человека. Нет, Вадим просто пропал, в том числе и для самого себя. И ни для кого в этом новогоднем городе и в этом снежном мире его больше не было. Впрочем, тут автор, как всегда, может и ошибаться.

День первый ТОТ, КТО ЖДЕТ ПОД ВЕТВЯМИ

Глава 4 Завтрак в благородном семействе

— Апчхи!

За дверью кто-то чихнул. Да так оглушительно, с такой, по-видимому, долго сдерживаемой силой, что Вадим тут же проснулся.

Он очнулся как от неожиданного и резкого толчка в спину, что было особенно удивительно, потому что он и спал-то как раз на спине. За дверью тихо разговаривали, и примечательно, что речь, похоже, шла именно о нем.

— Ты когда-нибудь выздоровеешь? — спросил кто-то без тени видимого сочувствия, даже с мягким укором.

— Непременно. В следующем году, никак не позже, — ответил другой голос, язвительный и чуть хрипловатый, видимо, от простуды.

— Между прочим, ему и так давно пора вставать, — продолжил тот же голос. — Служанка Штальбаумов уже дважды вызывала к завтраку. А тут не принято опаздывать, здесь тебе не Россия, если хочешь знать!

«Ого!» — подумал Вадим, нежась под теплым и одновременно прохладным одеялом. Оно было явно заморским, стояло над ним шатром и никак не желало оборачиваться вокруг тела по собственной инициативе. «При чем здесь Россия, хотел бы я знать? Воображаю, как там сейчас холодно! Дымы из печных труб, на столах самовары с водкой и бубликами, прямо на улицах огромных заснеженных и пустынных городов медведи пляшут под гармошку вместе с бородатыми казаками. Бр-р-р… При чем здесь она?»

Он потянулся, стряхивая с себя магнетизм крепкого зимнего сна, сладко зевнул и только потом подозрительно воззрился на дверь.

«А кто это там шепчется, собственно?»

В ту же минуту в дверь вежливо, но настойчиво постучали, и она медленно отворилась, лениво поскрипывая.

Вряд ли кто любит, когда его застают в постели незнакомые личности. Женщины еще куда ни шло, их визит, как правило, заранее обещан. С мужчинами же чаще всего дело обстоит иначе, и Вадим немедленно сел, строго и недоуменно разглядывая утренних гостей. Собственно, гостями-то их назвать как раз было и неправильно. Вели они себя совершенно как дома, без церемоний.

Один — высокий и худой, средних, самоуверенных лет, с быстрыми движениями и подвижным курносым лицом, на котором навсегда поселилось выражение лукавой хитрецы и веселой энергичности. Он немедленно встал возле письменного стола и тут же принялся нетерпеливо выстукивать пальцами бодрый военный марш. Пальцы его, разумеется, оказались такими же длинными и худыми, как и все в этом человеке. При этом он почему-то вопросительно смотрел именно на Вадима. Точно это именно Вадим въехал к ним в гости только что, и прямо на кровати.

Второй подошел к окну и остался возле, слегка приоблокотясь на широкий подоконник, уставленный бесчисленными горшочками с геранью, домашними фиалками и прочей флорой. Был он чуть пониже своего товарища, благородной, отнюдь не выдающейся полноты и имел вид — а, по всей видимости, и привычки тоже — мелкого аристократа, временно испытывающего досадные денежные затруднения. Локти на пиджаке были протерты до блеска, как у конторщика, но вся одежда была аккуратной, хотя слишком уж мягкой, домашней, хорошо разношенной с виду. И сам он был задумчив, несколько печален и абсолютно уютен, как старые домашние туфли. Единственно, что в нем было действительно необычного, так это глаза.

Они казались слегка подведенными по краям, ресницы тоже выглядели несколько подкрашенными, зато зрачки были глубоки, темны и абсолютно непроницаемы. Эти глаза выдавали человека скептичного, возможно, даже отчасти циника, однако весьма сдержанного в настроениях; при этом доброго душой и меланхоличного характером. И кого-то эти глаза Вадиму сильно напоминали, хотя ни в первые минуты, ни много позже он никак не мог понять, кого именно.