Читать книгу "Демоны ночи - Алексей Атеев"

Поручик Голицын в ярости сорвался со стула и подскочил к Павлу. Тому даже показалось, что его собираются бить.

– Ничего ты не понимаешь! – воскликнул он.

– Так объясните… И успокойтесь, пожалуйста.

Старый газетный волк вновь опустился на свое место, не стесняясь, достал из стола бутылку и стакан, а также плавленый сырок. Видимо, данная закуска будила в нем некие ностальгические воспоминания, поскольку из левого глаза Поручика Голицына скатилась одинокая слеза и он горько, со сдержанным стоном, вздохнул. Однако, выпив сто грамм и закусив доперестроечным продуктом, ушлый репортер мгновенно повеселел. Ярость его улетучилась, уступив место благодушию.

– Ты, братец, сер… – заявил он снисходительно.

Павел посмотрел на Поручика Голицына с жалостью, смешанной с пренебрежением, но промолчал.

– В жизни каждого человека есть такие моменты, – продолжал вещать Поручик, – которые он хотел бы забыть. И порой забывал. А вот другие помнили… Прекрасно, знаешь ли, помнили. Я в те времена был довольно шустрым малым. Водку не пил вообще. И вот решил я написать про этих самых… Впрочем, я это тебе уже рассказывал. Так вот. Решил я провести собственное, так сказать, расследование. Фактуры много насобирал, а как ее объединить, не знал. Ну и начал копать. Возьмем хоть этого отставника. Ведь многим насолил. В сорок седьмом году настрочил донос на одного сослуживца. В ту пору этот Казанцев пребывал в Группе советских войск в Германии. Так вот, этот несчастный полковник, которого он утопил, мешал его продвижению по службе. Заслонял, так сказать, светлый путь. Этот урод накатал телегу: мол, такой-то встречается с немкой, ходит с ней в гаштеты, переодеваясь в штатское, ездит в Западную зону… Как говорится, «факты, изложенные в письме, частично подтвердились». Полковника, понятное дело, за ж… и в Союз. А уж там разжаловали. Он не выдержал позора, приставил ствол к виску, ну и… Я не утверждаю, что родственники или друзья того бедолаги решили отомстить. Но этот факт просто иллюстрирует сущность нашего героя.

А эта актрисулька и того хлеще. Если помнишь, ее укатали в лагеря по 154-й статье. Часть вторая, между прочим, – «Спекуляция в особо крупных размерах». Она входила в группу крупных московских валютчиков. Была, правда, на подхвате, но всех знала. И после ареста немедленно их заложила. За это ей дали всего пятерку… Да и статья у нее была другая, те шли по расстрельной – экономическая диверсия против государства. В лагере она стучала на своих товарок, не раз бывала бита, но выжила. Вернулась из заключения – ни кола ни двора. Жить где-то надо. В театральных кругах ее позабыли, а кто и помнил, дел с ней иметь не желал. В общем, она втерлась в доверие к одной весьма заслуженной и почтенной даме, тоже из актрис. По обыкновению, изобразила страдалицу: мол, села по облыжному доносу, ни в чем не виновата, людская злоба и зависть пределов не знают. Словом, прикинулась жертвой чуть ли не политических репрессий. Заслуженная дама ее сдуру прописала на свою площадь, благо жила одиноко, и ей, как она выражалась, «нужна компаньонка». А дальше как в сказке: «Была у зайчика избушка лубяная, стала ледяная». «Компаньонка» скоренько сжила со света свою благодетельницу и завладела не только ее квартирой, но и имуществом, включавшим кое-какие драгоценности, а также сбережениями… Так-то вот, друг мой Пашеко. – Поручик Голицын вновь горько вздохнул, налил себе полстакана. – Царство небесное той несчастной! Голодом ведь сучка Рогнеда ее уморила, истинную правду говорю. Из квартиры не выпускала, а кормить не кормила. Думаешь, не бывает ныне такого? Еще как бывает!

– А журналист этот… международник, в каких грехах уличен? – со скрытой иронией поинтересовался Павел.

– Какой международник?.. Ах да, Стекольщиков. Честно говоря, с ним я толком не разобрался. Он все с бабами путался. С женой по этой причине разошелся… Видать, поэтому его из загранки турнули. Моральный разложенец. С другой стороны, данная публика в те времена обязательно работала на какую-нибудь контору. КГБ там или ГРУ. Может, проштрафился… Словом, о нем ничего толком я не узнал.

– Ну, хорошо. Допустим, каждый из троицы был законченным мерзавцем. И что из этого следует?

– А то, – веско ответствовал Поручик Голицын, – что не самоубийства это были, а убийства.

– И актрису тоже замочили? – насмешливо спросил Павел. – Вместе с собачками. Животные-то кому помешали?

– Нет, ты не понял. Убивали они себя и окружающих самостоятельно, но не по своей воле…

– А по чьей?

– Не знаю. Уверен лишь в одном. Их заставили это сделать. Каким образом, не могу сказать.

– Но какие у вас основания так считать?

– Да не с чего им было сводить счеты с жизнью.

– Это не довод. Мало ли какие могут быть причины. Депрессия, например… Угрызения совести, неизлечимая болезнь, одиночество… Но, даже если допустить, что в ваших выкладках имеется доля правды, каким образом их заставили совершить самоубийство?

– Вот! Вот!!! – вскричал Поручик Голицын. – Мы и добрались до главного! До сути! Не столь важно, кто жертва. Необходимо понять, каков механизм ее действий.

– Ну и?..

Поручик Голицын выразительно пожал плечами и скорчил гримасу, отчего один его ус задрался вверх, а второй опустился вниз наподобие стрелки компаса.

– В таком случае о чем мы вообще говорим? – почему-то вышел из себя Павел. – Вы мне просто голову морочите!

– Ты послушай, Пашеко, дальше. Это еще не все. Я сам, конечно, до этой гипотезы додуматься бы не смог. Помогла, знаешь ли, одна встреча в том же восемьдесят третьем году. В декабре, аккурат перед Новым годом, мне в редакции дали путевку в дом отдыха, тут, под Москвой. Дом отдыха был ведомственный, принадлежал Министерству обороны. Каким уж образом у нас в редакции оказалась путевка, я не ведаю. Время как раз такое неудачное, перед праздником. Да и погода, помнится, не очень располагала. Один день – мороз, другой – оттепель. Других желающих не нашлось, ну я и поехал. Один поехал. Людка, помню, была недовольна… Ну да черт с ней.

Дом отдыха оказался очень небольшим. Такая, знаешь, старинная барская усадьба, при советской власти превращенная в оздоровительное учреждение. Однако был весьма уютным, и кухня хорошая. Отдыхающих мало, сплошь мужики, и все, как один, пенсионеры. Из развлечений – бильярд. Словом – скукота.

На лыжах я ходить не любитель, оставалось либо дрыхнуть с утра до вечера, либо водку пить. Отдыхающие, за небольшим исключением, предпочитали второе. В столовой меня посадили к невзрачному такому мужичку, по виду типичному бухгалтеру: личико словно репка, очочки круглые, правда, в золотой оправе. В лицо не смотрит, только в тарелку. Назову его Петром Петровичем, хотя на самом деле у него было другое имя. И никакой он оказался не бухгалтер, а отставной генерал. На второй день, так же глядя в тарелку, предложил вместе с ним сходить на станцию. Как потом оказалось, за бутылкой. Отчего не сходить? И вот подобные променады стали мы с ним совершать два раза на день, после завтрака и после ужина. Пил я в те поры мало, но в компании очень даже неплохо получалось. Нужно сказать, что генерал с бухгалтерским обличьем оказался довольно занятным собеседником. В трезвом виде слова из него клещами не вытянешь, а выпьет – начинает разные занятные историйки рассказывать. И про войну, и про жизнь в гарнизонах, и про офицерских жен… Словом, «Декамерон» Боккаччо. Я, соответственно, тоже всякие интересности излагаю. Однажды рассказал ему про свои изыскания. Вспомнил про генерала Казанцева… Он, оказывается, его знавал. Нужно отметить, в тот момент, когда речь зашла о данном самоубийце, мой друг Петр Петрович был изрядно на взводе. И выдал: «Ванька-то Казанцев – никакой не самоубивец. Такие не стреляются. Его, натурально, укокошили». Я, естественно, усомнился. Кому, мол, он мешал? «Вы, – говорит, – ни хера не знаете… Ванька на деньгах сидел». Оказалось, Казанцев руководил снабжением Группы войск. «За это и ухайдокали, что делиться не желал». – «Да как же можно, – спрашиваю, – ведь следствием доказано… Из собственного, наградного «парабеллума»… Пульки, гильзы… Все сходится». – «Естественно, – отвечает, – собственноручно. Для этого есть специальные люди. Они, – говорит, – обладают такими возможностями. Пожелают – и человек приходит в состояние чрезвычайного возбуждения. Ему хочется убивать. Хоть кого… В том числе и себя. Вот Ванька сначала своих близких прикончил, а уж потом себя. Состояние это длится очень недолго, однако этого времени хватает, чтобы натворить дел». Тут я давай расспрашивать: что же это за люди такие, где они водятся и кто отдает приказы. Мой Петр Петрович только смеется. «Или, – говорит, – ты думаешь – я совсем дурак. И так лишнего тебе натрепал. Советую, – говорит, – не лезть в это дело, не распутывать… А то прихлопнут как муху». Больше мы с ним на эту тему не толковали. Я пытался его еще расспрашивать – словно воды в рот набрал. Только усмехается. Много позже до меня дошло: не случайно меня в дом отдыха отправили, не случайным оказался и мой сосед-собутыльник. Узнали где-то, что я пытаюсь разобраться в этой истории, ну и намекнули…