Читать книгу "Иисус. Дорога в Кану - Энн Райс"

Я увидел под стеной Иосифа, он сидел, скрестив ноги и опустив голову.

— Отец, не ходи сегодня с нами, — сказал Иаков. — Оставайся дома, прошу тебя, пригляди за детьми. Ты нужен им сегодня.

Иосиф поднял голову. Он смотрел так, словно не понимал, что говорит ему Иаков. Обычного в таких случаях спора не последовало. Не было ни звука протеста. Он кивнул и закрыл глаза.

Во дворе Иаков похлопал в ладоши, заставляя мальчиков поторопиться.

— В душе мы скорбим, — напомнил он им. — Но мы спешим. Я хочу, чтобы те из вас, кто работает сегодня дома, как следует вымели двор, понятно? Только посмотрите.

Он указал на высохшие лозы на шпалерах, кучи листьев по углам, фиговое дерево, которое превратилось в ворох сухих веток.

Когда мы оказались на дороге, запруженной, как всегда, медленно катящимися повозками и шагающими артелями рабочих, Иаков притянул меня к себе.

— Ты видел, что случилось с отцом? Ты это видел? Он хотел заговорить и…

— Иаков, такой день обессилил бы любого, и после всего… ему лучше остаться дома.

— Как же мы убедим его в том, что я сам могу вести дела? Взгляни на Клеопу. Он грезит, разговаривая с полями.

— Он сам это знает.

— Все теперь ляжет на мои плечи.

— Ты же сам хотел, чтобы так было, — сказал я.

Клеопа был брат моей матери. Он не мог стать главой семьи. Сыновей Клеопы я называл братьями, а его дочь, Маленькую Саломею, — сестрой. Жены моих братьев были моими сестрами. Жена Иакова была моей сестрой.

— Это правда, — сказал Иаков, слегка удивленный. — Я хочу, чтобы все легло на мои плечи. Я не жалуюсь. Я хочу, чтобы все шло так, как должно идти.

— Ты справишься, — кивнул я.

Иосиф больше ни разу не ходил на работу в Сепфорис.

Глава 6

Прошло два дня, прежде чем я выбрался в мою рощу.

Хотя работы было полным-полно, мы рано закончили с несколькими стенами — дальше ничего нельзя было делать, пока не просохнет штукатурка. И настал тот час дня, когда, не говоря никому ни слова, я смог уйти туда, где мне нравилось больше всего. Это был уголок среди старых оливковых деревьев, за зарослями плюща — они и в засуху были такие же густые, как после дождя.

Как я уже говорил, местные жители с подозрением относились к этому месту и не ходили сюда. Старые оливы уже не давали плодов, некоторые стволы сгнили внутри и теперь стояли, как громадные серые часовые, а из них прорастала буйная молодая поросль. Имелись здесь и большие камни, но еще много лет назад я убедился, что тут никогда не было языческого алтаря или кладбища. Слои опавших листьев давным-давно скрыли их, и лежать было мягко, как в чистом поле на шелковистой траве, и так же приятно.

У меня с собой были чистые циновки, из которых я собирался устроить себе ложе. Я добрался до места, лег и глубоко вздохнул.

Я благодарил Господа за это убежище, за мое укрытие.

Я поднял голову, следя за игрой света на едва колыхающихся ветвях. Зимний день вдруг словно полинял. Небо стало бесцветным. Меня это не тревожило. Я знал, что путь домой не займет много времени. Но я не мог оставаться здесь столько, сколько захочу. Меня хватятся, кто-нибудь пойдет искать, станут беспокоиться, а этого я не хотел. Мне нужно было побыть одному.

Я помолился, чтобы избавиться от ненужных мыслей. Воздух здесь ароматный, здоровый. Во всем Назарете не было другого такого места, как, впрочем, и в Сепфорисе, и в Магдале, и в Кане, и в любом другом селении, где мы когда-либо работали или будем работать.

Все комнаты в нашем доме были набиты битком.

Маленький Клеопа, сын моего дяди Алфея, женился в прошлом году на нашей родственнице Марии из Капернаума, они заняли еще остававшееся место, и Мария уже ждала ребенка.

Итак, я был один. Хотя бы ненадолго. Один.

Я старался стряхнуть с себя воцарившуюся в селении атмосферу, пропитанную взаимными обвинениями. Тучи сгустились после побивания камнями: никто не хотел говорить об этом, однако никто не мог думать ни о чем другом. Кто там был? Кого не было? И если те мальчики сбежали, чтобы попытать счастья у разбойников, кто же разыщет их и выкурит из пещер?

Кроме того, разбойники нападают на селения. Такое часто случалось и раньше. А теперь, в засуху, цена на еду была высока. Ходили слухи, что разбойники орудуют в мелких деревушках, воруя скот, унося сосуды с вином и водой. Никто не знал, когда какая-нибудь банда этих головорезов промчится на лошадях по улицам нашей деревни.

В Сепфорисе этой засушливой зимой шли бесконечные разговоры о разбойниках. Но также повсеместно говорили о Пилате и его солдатах, которые медленно приближаются к Иерусалиму, везя с собой знамена с начертанным на них именем Цезаря, знамена, которые нельзя пропускать через городские ворота. Это было кощунство — ввозить знамена с именем императора в наш город. Мы не принимали изображений людей, мы не принимали имени и изображения императора, который называл себя богом.

При императоре Августе Цезаре ничего подобного не происходило. На самом деле, никто не был уверен в том, что сам Август когда-либо считал себя богом. Конечно, он ничего не имел против этого, и существовали храмы, возведенные в его честь. Возможно, его наследник Тиберий тоже не верил в свое божественное происхождение.

Однако людям не было дела до личного мнения императора. Они знали, что римские солдаты везут знамена через Иудею, и им это не нравилось. И солдаты царя возмущались, когда попадали за пределы дворца — в таверну, на рыночную площадь или куда-то еще.

Самого же царя, Ирода Антипы, не было в Сепфорисе. Он уехал в Тверию, свой новый город, названный в честь нового императора, который Ирод построил у моря. Мы никогда не ходили туда на работу. Туча висела над ним, ради его строительства разорили могилы. И поскольку работники, которым не было дела до подобных предрассудков, хлынули на восток, в Сепфорисе оказалось больше работы, чем когда-либо.

Мы всегда хорошо зарабатывали в Сепфорисе. Царь время от времени приезжал в свой дворец, но независимо от того, был он в городе или нет, через его многочисленные покои постоянно двигался поток знати, и строительные работы никогда не прекращались ни во дворце, ни в роскошных домах богачей.

Теперь все эти богатые мужчины и женщины, как и остальные, думали о Понтии Пилате. Когда речь шла о том, что римляне везут знамена в Святой город, евреи из всех слоев общества становились просто евреями.

Никто, кажется, не знал этого Понтия Пилата, однако все его презирали.

Между тем слухи о побивании камнями распространились по окрестностям, и люди косились на нас, словно мы были той самой толпой из Назарета, во всяком случае, мои братья и племянники думали именно так, когда сверкали глазами в ответ. А заказчики спорили о цене раствора для кирпичей, которые я клал, или о густоте штукатурки, замешенной в ведре.