Читать книгу "Открывающий двери - Елена Чалова"

— Пошла в дом, девка! — крикнул отец.

— Отпусти его, или я убью себя! — в руках девушки блеснул острый осколок.

— Нет, Шани, нет! — Павел, с разбитыми в кровь губами и сломанными ребрами, пытался встать.

— Я сказала: отпустите их!

Но что значат для мужчин слова глупой влюбленной девчонки? Один из братьев, ругаясь, бросился к ней, отобрал стекло. К этому времени включили свет на крыльце, цыгане узнали сына хозяина конезавода, бить его больше не стали, просто вышвырнули за ворота. Отец отхлестал Шани по щекам и опять запер в спальне, пообещав, что завтра глаз с нее не спустит и даже если придется волоком за волосы тащить — все равно на свадьбу она прибудет вовремя.

Шанита хотела дождаться утра, но побоялась, что за ней могут прийти рано. Поэтому, выждав совсем немного, девушка вытащила из щели под окном второй припрятанный осколок, постояла недолго перед зеркалом. Еще раз пожалела, что не успели они с Павлом любить друг друга как муж и жена… А потом твердой рукой полоснула по шее — там, где бешено бился пульс.

5

Ромиль проснулся и вспомнил, что два дня назад ему исполнилось двадцать лет. Больше года прошло с тех пор, как он встретил демона, и жизнь его круто переменилась. Впрочем, у молодого человека не было чувства перемен. Для него жизнь не изменилась — она просто кончилась. Ромиль лежал и смотрел в потолок. Странно, что он вспомнил о своем дне рождения сегодня. Почему не позавчера? Ах да, позавчера ему привезли новую порцию таблеток и он, кажется, перебрал. Но это было хорошо… рука не болела, он словно забыл про нее. Зато ему хотелось рисовать… Ромиль со стоном потянулся и слепо нашарил стакан с водой на полу рядом с кроватью. Голова гудела, внутри словно все спеклось… Однако он все же сел, спустив ноги на пол. Выпил воду и уронил стакан на пол. Оглядел комнату. Вот уже некоторое время он живет в этом доме. На улицу почти не выходит — зачем? Какие-то люди обслуживают его, приносят еду, готовят ванны, кладут свежую одежду… Иногда он видит их, но совершенно не запоминает лиц. И вообще — может, это другой дом? Вроде прошлый раз окна были с другой стороны? И света было меньше?

Ромиль смотрел на окно и с ленивой растерянностью думал о том, что за ним. Двор? Улица? Деревья? И есть ли листва на деревьях? Или земля укрыта снегом, как белым саваном? Или грязь чавкает под ногами? Облачное небо дразнило его, но ответа не давало. Он окинул взглядом комнату. Кроме кровати, на которой он сидит, единственный предмет мебели, — мольберт и простой деревянный столик возле мольберта. На столике краски и кисти, и пахнет в комнате привычно — красками и растворителями… На полу подле окна сложена стопка листов. Наверное, это я рисовал, а потом отшвыривал очередной лист и хватал следующий. А потом кто-то собрал их и сложил стопочкой. Это картон, не холст. А мольберт пустой. Но на столе — стопка чистых листов.

Ромиль встал с твердым намерением подойти к окну и все же выяснить: какое там, черт возьми, время года? Его качнуло, комната поплыла перед глазами, но он все же удержал равновесие, шагнул вперед. Что-то хрустнуло под ногой, и тело наполнилось странным ощущением чужеродности. Ромиль опустил глаза и некоторое время с любопытством разглядывал собственную босую ногу в окружении блестящего стекла. Он пошевелил ступней, почувствовал тупую боль, и на досках пола появился кровавый след. Тогда он сел обратно на кровать и поднял ногу, разглядывая ступню. В нее вонзилось два осколка: один неправильной формы и такой большой, что в нем еще угадывалась округлость формы. Он лениво вытащил его и отшвырнул прочь. Второй осколок был меньше — совсем небольшой треугольник, матовый и тускло-красный. Ромиль окунул палец левой руки в кровь и задумчиво провел им по белой простыне. Потом равнодушно поставил ногу обратно на пол, не заметив, как тело его передернулось от боли и, протянув руку, поднял еще один осколок.

Он крутил его в пальцах, смотрел на неровный край и думал, что вполне может сделать из него витраж. Если окунуть его в кровь… нет, не просто окунуть! Нужно погрузить его в тело, чтобы из раны выходили сгустки крови. Тогда она быстро потемнеет и застынет. И стекло будет похоже на старинный, грубо сделанный витраж. Интересно, будет ли сквозь него видно солнце?

Солнце… его взгляд равнодушно скользнул по пачке исписанного картона, лежащей у окна. Нет смысла смотреть, что там. Сколько раз он жег эти листы, рвал, топтал ногами, резал… Но стоит ему впасть в забытье, перестать контролировать свой мозг, и он рисует только цветные кляксы, которые расползаются по листам, словно осьминоги, которых пытают током. Темные, злые краски, судорожные движения, скручивание и стон… это его боль, и какой смысл рисовать ее, если скоро она вернется снова? Иногда в темной мешанине жгутов и щупалец проступали смутные контуры лиц, и у лиц этих были темные, без блеска, глаза.

Ромиль вспомнил, как Мито однажды взял такой лист в руки. Он держал его, как змею, как гадюку, которая может укусить… Ему было страшно и противно. Теперь он, Ромиль, и сам стал таким — страшным и противным. Ни отец, ни брат давно не навещают его. Впрочем, может, кто и приезжал, пока он был под кайфом. Но никто не пожелал говорить с ним… Они боятся его, как зачумленного. Ромиль повернул неживую руку и задумчиво уставился на тонкие голубые полоски вен, сквозившие под кожей. Кожа, восстановившаяся после ожога, выглядела грубой и неровной. И на ощупь она шершавая, как у лягушки. Но там, внутри, все равно течет кровь. И ничто не может помешать ему разорвать эту чужую кожу и выпустить свою жизнь на свободу. Сделать из стекла витраж…

Он повернул осколок, и тот блеснул белой яркостью на изломе. Юноша с некоторым удивлением перевел взгляд на окно. Солнце проглянуло меж толстеньких и мягких перистых облаков и попало в комнату. Ничто в ней не стало светлее или ярче, только этот осколок.

И вдруг Ромиль вспомнил, как ездил с отцом в Польшу. Его единственная поездка за границу. Было ему тогда лет тринадцать, и, как наследника, отец взял его с собой на встречу баронов. Один из них женил сына, кто-то не так давно умер и предполагался некоторый передел сфер влияния, так что поводов для встречи было больше чем достаточно… Ромиль помнил все очень четко. Он знал, что должен наследовать отцу, и потому внимательно слушал разговоры старших, примечал, как отношения людей проглядывают в их речи и взглядах. Ему смешно было слушать непонятно-шипящую польскую речь.

Молодоженов поженили по цыганскому обычаю, а затем, чтобы не возникло вопросов при наследовании имущества, они расписались в местной мэрии. Само собой мэрия располагалась на центральной площади аккурат напротив костела святой Ядвиги. Довольно строгое сооружение из серого камня с высоким шпилем и сдержанными формами построено было в начале семнадцатого века, но тяготело скорее к романскому, чем к готическому стилю. Бог знает, зачем Ромиля занесло внутрь костела. Толстые стены и тяжелая деревянная дверь мигом отрезали его от шума, праздника и холодного ветра. Здесь пахло пылью и свечами, которые горели в лампадках и на специальном поставце. Посередине стояли ряды темных лавок, и мальчик с удовольствием пристроился на жестком сидении. В храме было пусто, и он оглядывался с детским любопытством, которое не нужно прятать: ведь никто не смотрит. Серые стены и колонны уходили вверх и вверх, и там смыкались летящими серыми арками. Их ажурность наводила на мысли о материале гораздо более легком, чем камень. Это скорее складки материи, нет, это крылья, сложенные крылья дракона. Свет ударил мальчику в глаза, и он зажмурился. А потом увидел витражи. Там, на цветных стеклах окон имелись какие-то картинки и надписи, но дело было вовсе не в них. Главным оказался свет, и его способность пронизать твердую вещественность стекла, укрепленную свинцовыми переплетами. Цвет и свет дробились, а потом восстанавливали поток и наполняли воздух в чреве храма чем-то волшебно-многоцветным.