Читать книгу "Психоаналитик. Шкатулка Пандоры - Андрей Шляхов"

Была и четвертая причина. Михаила чем-то зацепила чувственная, не просто красивая, а эффектно-броская Анна, только он, переполненный впечатлениями, еще не успел этого осознать.

Вернувшись домой, Михаил вооружился ножом, в мгновение ока наделал себе гору бутербродов и сел ужинать. За ужином он обычно смотрел телевизор, бессистемно, по принципу «на что глаз ляжет», но сейчас почему-то стал думать об Анне. В эстетически-благосклонном и немного восторженном ключе — «ах, какая красивая женщина!».

Внешность у Анны и впрямь была впечатляющей. Высокая, стройная, изящная, ноги, правда, чуточку коротковаты для такого роста и, как показалось Михаилу, немного полноваты, но не настолько, чтобы нельзя было, скажем, носить обтягивающие джинсы. Зато руки… руки с длинными тонкими пальцами и миндалевидными ногтями были настолько красивы, что их хотелось поцеловать, нарисовать, словом, как-то выразить свое восхищение ими. Женщины часто портят красивые руки обилием колец, но у Анны колец было всего два — витое обручальное на безымянном пальце левой руки, как и положено вдове, и скромное платиновое колечко с небольшим бриллиантиком на среднем пальце правой. Колечко было из гарнитура, в который также входили сережки и браслет-змейка на правом запястье. Лицо не столько эффектное, сколько красивое. Минимум броскости, минимум косметики, но утонченность сквозила в каждой черточке. Волосы, зачесанные назад и собранные там в строгий пучок, открывали лоб и делали его еще более высоким. Карие глаза манили, так и хотелось всматриваться в них… Так и напрашивалось сравнение с Настасьей Филипповной. «Глаза темные, глубокие, лоб задумчивый; выражение лица страстное и как бы высокомерное…».[4]Любимых писателей у Михаила было всего два — Достоевский и Диккенс. В отношении Достоевского все ясно. Невозможно, наверное, психоаналитику не любить Достоевского, искусного препаратора душ человеческих. У него же что ни книга, то научный анализ, искусно облеченный в художественную форму. Диккенс же в первую очередь привлекал своей обстоятельной манерой повествования. Начинаешь читать и незаметно для себя с головой погружаешься в вымышленный мир, который благодаря обилию деталей неотличим от настоящего. Правда, в психологизме Чарльз Джон Хаффем уступал Федору Михайловичу, но ведь с ним, кажется, сравниться невозможно, не говоря уже о том, чтобы превзойти. Во всяком случае, Михаилу такие авторы не попадались.

Увидев на обложке «Достоевский нашего времени», «второй Достоевский» или что-то еще в этом роде, Михаил непременно покупал книгу в надежде — а вдруг? Начинал читать, закрывал на половине, если уже не на первой главе и относил книгу вниз, туда, где возле почтовых ящиков функционировала стихийная «обменная» библиотека. Как-то раз Михаилу досталась оттуда книга Ухтомского[5]«Психоанализ и физиологическая теория поведения», изданная в 1928 году в Ленинграде. Страшно представить, сколько этот раритет стоил бы у букинистов!

Напомнив себе, что профессиональнее было бы уделять внимание не столько внешности Анны, сколько внутреннему миру Тамары, своей пациентки, Михаил тем не менее продолжил думать об Анне. Теперь он попытался срочно отыскать в ее внешности недостатки, а то ведь так и влюбиться недолго. Влюбляются-то во внешность, это уже потом постепенно внутрь заглядывают и по мере ознакомления с внутренним миром корректируют свое чувство. Иногда в результате подобной коррекции симпатии переходят в антипатии. Иногда к моменту этого перехода у пары уже растет ребенок. Так было и у Михаила. Сначала он списывал подмеченные минусы на привыкание друг к другу, потом — на беременность, потом на героизм материнства, пока наконец не понял, что рядом с ним живет совершенно чужой ему человек. Да к тому же не склонный к мирному сосуществованию.

Придравшись к губам («тонковаты») и к груди («могла бы быть и побольше»), Михаил счел задание, данное самому себе, выполненным. Быстро доел последний бутерброд, принял душ и завалился спать.

3

— Каждый день я начинаю с того, что пытаюсь встать с постели. Полвека, можно сказать, прошло, а я все никак не свыкнусь с тем, что не могу ходить. Вы думаете, что я притворяюсь? Нет, нисколько. Каждое утро я просыпаюсь резвой девчонкой, которой хочется вскочить и поскорее бежать куда-нибудь. Бежать сломя голову, не разбирая дороги…

Михаил прекрасно понимал, что Тамара говорит неправду, но не мешал ей и никак не выказывал своего недоверия. Он понимал, что пациентке хочется поговорить с новым собеседником о своей инвалидности, вечной своей проблеме. Чем скорее она выговорится, тем лучше. Да и потом, люди часто заблуждаются в отношении причины своего психологического дискомфорта. Вполне возможно, что депрессия Тамары не столько вызвана смертью ее брата, сколько тем, что она до сих пор не смогла принять свое состояние, свыкнуться с ограничением возможностей, не смогла научиться жить в новом состоянии. Но вот то, что каждое утро она просыпается и не помнит, — это все же неправда.

— А потом смотрю на ноги и все вспоминаю. Я, знаете ли, Михаил, как-то сразу поняла, что больше ходить не смогу. Сколько мне было — семь лет всего, а я уже многое понимала. Мама носилась со мной по докторам, делала всякие упражнения моими ногами, я держалась руками за поручни, а она переставляла мои ноги, сгибала их… На массажистов ухнули целое состояние. В одного я даже влюбилась, он был такой мужественный и очень суровый. Взглянет — как кнутом обожжет. А руки сильные и ласковые-ласковые… Я просто млела, когда он касался меня, впрочем, это неважно. Даже стыдно…

— Тамара, ваша задача — излагать мне все мысли, которые приходят вам в голову, — напомнил Михаил, — излагать подробно, ничего не отбрасывая, ничем не пренебрегая. Пусть эти мысли кажутся вам неважными, абсурдными, аморальными, эгоистичными, оскорбительными для окружающих, в том числе и для меня, вы все равно их озвучиваете. В психических процессах нет и не может быть ничего случайного, все имеет значение, все несет в себе информацию. Откровенность и доверие определяют эффективность нашей совместной работы. Прошу учитывать, что я никак не стану оценивать то, что вы мне расскажете, и осуждать вас тем более не стану, я буду только анализировать полученную информацию. Ведь я же психоаналитик. Кроме мыслей, меня интересуют ваши ощущения. Все, любые, от головной боли до панического страха…

— А в этом реально есть смысл? — нахмурилась Тамара. — Вы не подумайте, я не иду на попятный…

— Вы вправе пойти на попятный, когда захотите. Вы вправе выйти из анализа в любой момент, вы вправе отменять сеансы. Вы никому ничего не должны — помните это. А польза реально есть. Рано или поздно вы начнете отражать в вашем рассказе бессознательное. Эти процессы могут остаться скрытыми для вас, но я их замечу, обращу на них ваше внимание и мы начнем их исследовать. Если у вас нет вопросов, то давайте продолжим.