Читать книгу "Затерянные в океане - Луи Жаколио"

Неуловимая, странная улыбка пробежала при этом по лицу прокурора, но оно тотчас же приняло свое обычное холодное и бесстрастное выражение, так что никто не мог бы догадаться, благоприятствовало ли бегство ссыльных его планам или уничтожало их.

Вскоре телеграф на острове Ну, соединенный прямо с кабинетом губернатора, принес следующее известие: «Китайцы бежали. Эдмон Бартес, Порник и три его товарища исчезли. Двое караульных солдат найдены связанными и запертыми в одном из домов, где содержались бежавшие. На западе виден парус. „Бдительный“ ушел в погоню».

Всю эту ночь стража пенитенциарного заведения производила свой обычный дозор, но не могла заметить ничего такого, что бы возбудило ее подозрения. Только на рассвете, когда уже готовились пробить утреннюю зарю, дозорные заметили исчезновение китайцев с их «товарищами». Подняли тревогу, бросились повсюду искать, но поиски были напрасны: ничто не наводило на след беглецов. Невозможно было ничего узнать об этом странном бегстве и от двух караульных, найденных запертыми в одном из домиков: они только говорили, что на часах их вдруг сморил неодолимый сон, против которого они долго, но тщетно боролись, и что дальше они ничего не помнят… Бедняги не смели прибавить, что, когда они становились на часы, Порник поднес им по большому стакану доброй водки и что именно после этого угощения они уснули. За свою оплошность они рисковали быть приговоренными к расстрелу военным судом, но показание врача спасло их: в стаканах, из которых часовые пьют для освежения дозволенный им лимонад, он нашел остатки усыпительного порошка.

С первыми лучами восходящего солнца увидели на западе, на краю горизонта, неизвестное судно, которое на всех парах и парусах неслось в открытый океан, пользуясь попутным ветром.

«Бдительный» тотчас же бросился догонять его, но через некоторое время должен был отказаться от своего намерения: неизвестное судно было гораздо легче на ходу, к тому же оно слишком далеко ушло вперед, чтобы можно было надеяться настигнуть его. Командир «Бдительного» был в отчаянии!..

Ровно за неделю до этого события на судне из Бордо в колонию прибыл никому не известный господин с изящными манерами, назвавшийся фамилией де Сен-Фюрси. Цель, с которой он приехал в колонию, состояла, по его словам, в основании обширного земледельческого хозяйства в окрестностях Нумеа, для чего требовалась покупка имения. Он имел письма от военно-морского министра к губернатору и к генеральному прокурору, поэтому везде был ласково принят, и все двери раскрылись перед ним. Приезжий всюду говорил, что, владея большим состоянием, он намерен употребить его на пользу края, надеясь совершенно преобразовать Новую Каледонию в сельскохозяйственном отношении. Ему охотно верили, и тем более, что это отвечало давним желаниям колонистов — увидеть среди своего окружения какого-нибудь богатого капиталиста из метрополии, явившегося определить подлинную ценность их естественных богатств и приумножить их.

Все видели и радовались, что господин де Сен-Фюрси совершает поездки внутри страны, знакомится с жителями и обстоятельно расспрашивает их об их хозяйстве, о плодородии почвы — словом, интересуется всем, как человек, желающий прочно обосноваться в их крае.

Но все это делалось не более как для отвода глаз, о чем, разумеется, уже догадался читатель. Приезжий капиталист с благородными и изящными манерами был просто сыщик, присланный парижским префектом полиции на помощь Прево-Лемеру, чтобы исполнять его тайные поручения, для которых он давно уже нуждался в подобной личности. Каждый вечер эти два человека сходились для секретных совещаний, целью которых было прочно обозначить дорогу, по которой они должны оба идти в своих дальнейших действиях.

Впоследствии, дня за три-четыре до бегства китайцев, на эти совещания стало допускаться еще третье лицо. Этот третий, всегда тщательно скрывавший свое лицо, чтобы его не могли узнать, был не кто иной, как знакомый нам Ланжале Парижанин, прозванный также Прекрасным Сердцем. Его склонил принять участие в таинственном деле, столь заботившем генерального прокурора, мнимый де Сен-Фюрси, развернув перед глазами ссыльного картину его будущего благополучия: в награду за свои услуги он, Ланжале, получит не только свободу, но и целое имение с рабочим скотом, лошадьми и всевозможными земледельческими орудиями и будет жить довольной и счастливой жизнью, с каждым годом приумножая свое благосостояние. Быть собственником земли, мирно занимаясь сельским хозяйством, — это была мечта Ланжале, и потому эмиссар Прево-Лемера, не желавший, по понятным причинам, спускаться слишком низко в своей роли, без особенного труда уговорил Парижанина принять участие в их деле. Конечно, со стороны последнего это участие походило на предательство. Но ведь, если речь идет о государственном интересе, разве какое бы то ни было поручение может считаться бесчестным для истинного патриота? К тому же, строго рассуждая, Ланжале приходилось изменять только тем, которые доверились ему без всякой с его стороны просьбы о том. Наконец, будучи приставлен наблюдать за заключенным, разве не исполнит он только свою прямую обязанность, донося о каком-нибудь его злоумышлении?.. Конечно, живя с Чангом, он всегда видел к себе доброе отношение со стороны китайца, но никогда последний не обращался к нему с истинно задушевным словом, так что, с точки зрения чести, он, Ланжале, не обязан ему ничем. Напротив, приняв на себя известную обязанность, он должен был подчиняться приказаниям своих начальников…

Все эти рассуждения, ловко подставляемые сыщиком под вопросы совести и чести, окончательно восторжествовали над сомнениями Парижанина и отдали его в полное распоряжение двух ловких людей.

Инструкции, как вести себя, которые Ланжале получил из уст самого генерального прокурора, не отличались сложностью. Они заключались в следующем: ничего не делать и не говорить, ничему не противоречить, за всем наблюдать и не прерывать сношений с де Сен-Фюрси, которому Ланжале должен был безусловно повиноваться и всегда сообщать ему о своем местожительстве, где бы оно ни было, так как Парижанин обязан был находиться при Чанге безотлучно, следуя за ним повсюду, как тень, даже в случае бегства его из пенитенциарного заведения. Но прежде всего он должен был быть нем, как рыба, с тремя другими «товарищами» заключенных китайцев…

Мы должны здесь заметить, что Порник и два прочих товарища его тоже подверглись зондированию со стороны мнимого де Сен-Фюрси, желавшего и их склонить к соучастию в своем деле, но оказали сопротивление, и довольно энергичное: они показали ему кулаки, обозвали его «мухой» и «грязной ищейкой» и побожились, что если он не отстанет от них, то они сумеют расправиться с нахалом по-свойски, так что ему долго придется помнить, что значит смущать честных людей.

После такого приема «капиталист из метрополии», господин де Сен-Фюрси, или, попросту, господин Гроляр, как его звали в кругу парижской полиции, должен был отстать ни с чем от товарищей Ланжале и удовольствоваться одним Парижанином. Через три дня после этого состоялось уже описанное нами бегство китайцев, крайне обрадовавшее тех, кто держал пари за возможность этого события. Их противники, разумеется, остались, наоборот, недовольны. Особенно горевал командир «Бдительного». Кроме потери порядочной суммы денег, которую положил себе в карман державший с ним пари доктор Морисо, командир считал, что теперь репутация его «Бдительного» сильно пострадала, получив такой удар, от которого едва ли когда-нибудь оправится.