Читать книгу "Икар - Расселл Эндрюс"

Кивок. В глазах — тоска, определенно тоска.

— Ты разговаривать умеешь? — спросила она.

Он снова кивнул, и она рассмеялась.

— Тебя все девушки так пугают?

На этот раз он отрицательно покачал головой.

— Только я?

Кивок.

— Отлично, — сказала Кэролайн и улыбнулась.

Улыбка оказалась настолько чудесной, что Джек чуть со стула не свалился.

— Хочешь пересесть ко мне и моим друзьям?

Он опять покачал головой. Едва заметно.

— Трудновато задавать вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет».

Джек пожал плечами, и Кэролайн проговорила:

— Потому что ты сноб и считаешь их тупицами? Моих друзей, в смысле. Ты поэтому не хочешь сесть с нами?

Он кивнул. Это был самый тоскливый кивок в его жизни.

— Хм. Что ж, в каком-то смысле я с тобой согласна. Ну а насчет того, чтобы я с тобой посидела, ты не против?

Он закивал с таким воодушевлением, какого не выказывал еще ни разу в жизни. Кэролайн подозвала официанта и заказала себе темное пиво, потом спросила:

— Ты не хочешь узнать, почему я сижу с тобой?

Он кивнул.

— Потому что я люблю эту музыку, а мои друзья ее не понимают. Но ты, как я догадалась, глядя на тебя, понимаешь. Вот мне и захотелось посидеть с тем, кто знает толк в джазе. Веришь?

Он кивнул.

— Отлично. И знаешь, это единственная причина. Потому что в остальном ты мне не кажешься интересным или особенным. Ты такой же, как все, кого я знаю, а главное, ты совсем не красивый.

— Ты любишь итальянскую еду? — спросил Джек.

Это были его первые слова, обращенные к ней.

Кэролайн пристально посмотрела на него, словно удивилась тому, что он все-таки умеет разговаривать, и кивнула.

— Хочешь поужинать со мной завтра вечером?

Она опять посмотрела на него, на этот раз без удивления. Это был долгий взгляд, словно бы чего-то ищущий. Но чего бы ни искала Кэролайн, она это нашла, потому что снова кивнула. Твердо и решительно.

— В чем дело? — спросил Джек. — Ты не умеешь разговаривать?

Она улыбнулась одной из своих очаровательных улыбок и покачала головой — медленно, мягко, мило, просто прекрасно.

После этого они были вместе почти каждую минуту. Но прошло еще четыре месяца, прежде чем он понял, что по-настоящему влюблен в нее, что готов на ней жениться.

Это случилось в тот день, когда она познакомилась с Домиником Бертолини.

После гибели матери Джек перебрался в квартиру Дома с двумя спальнями в Хеллз-Китчене. Это было для них обоих самое естественное. Им было хорошо вместе, и каждый связывал другого с прошлым, что было необходимо и приносило некоторое утешение и о чем даже не требовалось говорить.

Лет в двенадцать Джек пошел работать в цех Дома по упаковке мяса на Гансворт-стрит и после полудня до самого вечера оставался в «мясном» квартале. Это место не казалось Джеку странным, совсем наоборот: там он чувствовал себя уютнее всего, там он ощущал себя взрослым. Дом платил ему неплохие деньги, и юному Джеку пришлась по душе эта работа. Он был достаточно силен, чтобы поднимать и таскать половины говяжьих туш, у него даже хватало силы перерубить топором почти все, что требовалось перерубить. Крови он не боялся. Кровь являлась всего лишь частью работы, чем-то неизбежным, с чем приходилось иметь дело. На самом деле ему нравились холодные помещения цеха, опилки на полу, ослепительно белые стены, туши, висевшие повсюду на крюках. Ему нравилось находиться рядом с Домом, слушать его рассказы о старых добрых деньках в Нью-Йорке, о салунах, о разных типах, о неудачах и ошибках, которые преследовали Дома в молодости. Это был настоящий мужской мир, и Джеку в нем жить было хорошо. Он и жил там вполне счастливо, пока не повзрослел достаточно для того, чтобы перебраться на восемьдесят кварталов ближе к центру и поступить в колледж.

Но прошло довольно много времени, прежде чем Джек смог привести Кэролайн в Хеллз-Китчен и познакомить с Домом, чтобы она увидела другую сторону жизни, о которой не имела понятия. Они встречались уже несколько месяцев, а Джек все еще волновался из-за этого. Для нее это был чужой мир, так же как ее мир, о котором она рассказывала, должен был оказаться чужим для него. Если в ее мире царили престиж и утонченность, то в его мире преобладали пот, тяжкий труд и стремление выжить. Он боялся вести ее туда и говорил ей об этом. И боялся он не того, что его мир не понравится Кэролайн, — его бы это не порадовало, но он бы это пережил. Он боялся другого: вдруг так получится, что и он из-за нее невзлюбит этот мир.

Когда он сказал об этом Кэролайн, она ничего особенного не ответила. Просто сказала, что понимает. Через несколько месяцев они как-то раз вместе обедали — он угощал ее кока-колой и сувлаки[4]в Центральном парке, — и она повернула к нему голову и сказала:

— Ты готов?

Джек сразу понял, что она имеет в виду, на миг задумался, кивнул и удивленно отозвался:

— Ну да, готов.

Но сначала он подготовил ее.

Он не мог этого сделать, не подготовив ее. Поэтому сначала он рассказал Кэролайн о своем прошлом, поведал ей о себе больше, чем когда-либо кому-либо говорил.

Джек объяснил Кэролайн, что примирился с трагедией, которая отбросила такую длинную тень на его отрочество и юность. Он вынужден был с этим примириться, потому что он это пережил и знал, что придется и дальше жить с этим. Это случилось с ним, как с другими детьми случается что-то вроде участия в соревнованиях «малой лиги» бейсбола, сломанных рук или развода родителей. Но когда Кэролайн начала задавать вопросы — робкие и осторожные, но ни в коем случае не смущенные и не неловкие, а потом нежно прикоснулась к его руке и сжала ее так, словно имела право узнать о нем все, что только можно было о нем узнать, Джек признался, что порой все еще просыпается посреди ночи, напуганный образами, предстающими перед ним: он сам, замерший от страха и не способный помочь матери; безумец, пытающийся выбросить его из разбитого окна; Дом, вытаскивающий и спасающий его. Частенько он не мог заснуть из-за того, что его охватывало чувство вины. Он выжил, а мама нет. Она хотела спасти его; он знал, что именно поэтому она бросилась к нему, но безумец успел схватить ее. А вот у Джека не было такой силы воли, как у мамы. Он не спас ее. Он позволил ей погибнуть, и ему надо было жить с этим всю жизнь.

В ту ночь, после того как они предались любви на односпальной кровати в его тесной комнатушке на углу Сто пятнадцатой улицы и Амстердам-стрит, Джек понял, что Кэролайн подумала над тем, о чем он ей рассказал. Он решил, что она скажет ему что-нибудь банальное, попробует утешить его, произнеся что-то вроде: «Ты не виноват», или: «Никого нельзя спасти», или: «Ты тогда был совсем маленький», или выдаст еще какую-то из подобных бессмысленных фраз, которые он слышал от многих людей, очень старавшихся проявить к нему доброту. Но ничего такого Кэролайн не сказала. Вместо этого она пробормотала: