Читать книгу "Домой не возвращайся! - Алексей Витаков"

Спустя ровно двадцать минут Эдик, свежепобритый и протрезвевший, сидел за столом в комнате Белоцерковского.

– Пиши, – каркающим, отрывистым голосом говорил Марат Гаврилович. – В ночь с тринадцатого на четырнадцатое ноября в своей комнате по адресу такому-то был взят под стражу аспирант, известный поэт Бальзамов Вячеслав Иванович, лауреат нескольких литературных премий. Обвинение, предъявленное ему, было заранее сфабриковано…

Но дальше Эдику подсказывать было не нужно. Он уже находился в своей родной стихии. Где, как рыба в воде, легко лавировал в потоке фактов, не ощущая сопротивления со стороны языка.

– А вы кого представляете? – строча авторучкой, спросил он Белоцерковского.

– Орден боевого братства «Честь имею».

– А при чем здесь Вяч?

– Он ведь служил в Афгане.

– Этого даже я не знал. А чем занимается ваш орден?

– Как можем, отстаиваем и защищаем права участников локальных войн, а также уволившихся в запас офицеров. Материал должен появиться не позднее завтрашнего утра.

– Помимо статьи я еще позвоню всем своим коллегам.

– Правильно. Транспаранты, вспышки фотокамер и прочая атрибутика. А самое главное – организовать побольше людей.

Тюремный доктор Натан Лазаревич Подлипкин заступил на смену в свой семьдесят девятый день рождения. Одессит по происхождению, он всю жизнь прослужил корабельным хирургом на различных боевых судах. Выйдя на пенсию, дома отсиживаться не захотел и, по-видимому, решил встретить костлявую с хирургическим скальпелем в руках. Увидев окровавленного Бальзамова, он всплеснул руками.

– Каков экземпляг. Ай-яй-яй, как нехогошо, молодой чиловик. Стагый, бедный Натан Лазагевич собгался было таки отпгазновать пгазник. И вот на тебе, дгяхлый Наташа, получите ваш подагочек. Пейте, ешьте гости догогие, за счет несчастного евгея, а он покамесь повкалывает, он же у нас тгудоголик. Ложитесь на этот чудный белый столик, молодой человик, давайте вашу гучку. А вы постойте за двегью – упгавимся без охганы. Ай-яй-яй-яй-яй, бедный, бедный Наташа, да тут габоты на весь остаток моей никчемной жизни. Спасибо, что хоть не на юбилей пожаловали. Спгосите еще меня: «доктог, я жить буду?» Знаете, шо я вам отвечу? Лучше не спгашивайте. Лежите смигно. Оксаночка, готовьте все к опегации.

По прошествии почти четырех часов Бальзамов, лежа на кушетке, слышал, как Натан Лазаревич говорил кому-то по телефону.

– Ни-ни, ни в коем случае. Ни в какую камегу я вам его не отдам. Да-да. Большая потегя кгови. Утгом, после моего ухода, делайте, шо хотите. А сейчас нет. Можно или нет на допгос? Можно, только очень остогожно. Я же сказал – большая потегя кгови. Все. Конец связи. – Положив трубку, Подлипкин, подмигнул пациенту. – Отдыхайте, молодой чиловик. А невезучий Наташа пойдет таки к столу, на котогом, поди, уже ничего нет. А ведь, как потгатился, ай-яй-яй. – С этими словами доктор вышел из кабинета, а Вячеслав провалился в темный, глухой сон, в котором не было ни звуков, ни картинок, лишь полная, восстанавливающая силы, темнота.

Утро ярким солнечным светом заливало пространство неуютной, зарешеченной, серой комнаты, не оставляя без внимания ни единого места, где могла бы укрыться ночная мгла.

– Ловок, ай ловок, собачий сын, плевок гиены, шакалий выкормыш! – ругался капитан Садыков, нервно шагая по комнате перед сидящим на табурете Бальзамовым. Левая рука, заведенная за спину, то и дело сжималась в кулак, пальцы правой раздраженно перебирали четки. – Думаешь, обвел вокруг пальца Садыкова, хрен ты угадал. Будешь в пресс-хате козленочком блеять, петушком кричать. А заодно и скажешь, кто тебя надоумил.

Телефонный звонок прервал кипящего злобой оратора.

– Да, – рявкнул капитан. – Какие еще журналисты? Толпа! Какая еще толпа? С транспарантами, говоришь, и с пятиметровыми плакатами. Что? Перекрыли движение? Чего хотят? Свободу поэту Бальзамову! Все понял. Конец связи. – Капитан со всего маху запустил телефонной трубкой в стену.

– Бальзамов, ты кто? – спросил он, наклонившись и приблизив свое тонкогубое и смуглое лицо почти вплотную к лицу арестованного.

– Обычный провинциальный парень, уроженец Архангельской области, тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения. Связей и денег, порочащих его, не имеет. И еще…

Но Садыков уже не слушал. В его дрожащих пальцах тонко попискивали клавиши мобильного телефона.

– Алло. Саид Шухратович. Садыков у аппарата. У нас ЧП, более чем тюремного масштаба. Уже знаете. Лоханулся, как последний фрайер. Да у него бритва оказалась. В том-то и дело, что обыскивали. Как привезли, так сразу и обшмонали. Кто-то подбросил. Не думаю, что дежурный – мозги не те, да и выслуживаться любит, одним словом, карьерист. В машине – некому, лично сопровождал. Заходил ли кто в мое отсутствие? Дежурный никогда не сознается – я же говорю, карьерист. Что будем делать, Саид Шухратович? Что?! Отпускать?! Так точно. Все понял. – Капитан нажал клавишу «отбой» и аккуратно положил телефон на угол стола.

– Бальзамов, распишитесь вот здесь. Надеюсь, претензий к следствию у вас нет.

– А если есть?

– В письменном виде с прилагаемыми доказательствами в прокуратуру, пожалуйста. Изложите подробно о том, как вас били, применяли изощренные пытки, оскорбляли и т. д. и т. п.

– Ладно, давай свою бумагу.

– Ладно – буду говорить я. Так вот. Сейчас я тебя отпущу под подписку, разумеется, о невыезде. Но обещаю, что ты не раз еще проклянешь день и час своего рождения и возненавидишь женщину, родившую тебя на свет. – И повышая голос, крикнул: – Проводите арестованного.

Как только Бальзамов вышел за ворота тюрьмы, в глаза ему ударили десятки фотовспышек, загорелись глазки видеокамер, защелкали кнопки диктофонов.

– Вячеслав, что вы можете сказать об условиях содержания под стражей в современной тюрьме?

– Бальзамов, вас пытали?

– Какую сумму оборотни в погонах хотели с вас получить?

– Не рассматриваете ли вы свое задержание, как акт покушения на демократию?

Вопросы сыпались бесконечным и бестолковым градом. Тут же какие-то женщины просили автограф, дети путались под ногами, политически активные граждане в рупор призывали покончить с разгулом произвола. Все гудело, галдело, мельтешило. Хорошо еще, что Эдик, подскочивший первым, теперь деловито и по-хозяйски отодвигал локтем одной руки особо настойчивых, а другой держал под руку Бальзамова, помогая тому пробиться к машине.

– Уважаемые коллеги, все вопросы потом, – тараторил Телятьев. – Вячеслав пережил очень серьезный стресс. Граждане, посторонитесь, пожалуйста. Не видите – человек плохо стоит на ногах. Дети, дети, кыш. Бабушка, родная, не плачьте, все уже позади. Мы в очередной раз доказали всему миру, а в первую очередь себе, что можем дать серьезный отпор беззаконию и несправедливости. Наши завоевания в области прав человека – священны.