Читать книгу "Так говорил Заратустра - Фридрих Ницше"

Новой воле учу я людей: принять тот путь, по которому ранее шли слепо и наугад, и охотно следовать ему, и восхвалять его, и не отклоняться от него в сторону, тайком, подобно больным и умирающим!

Это они, больные и умирающие, презрели тело и землю, выдумали Неземное и искупительные кровавые жертвы:[11]но даже эти мрачные яды, столь сладостные для них, они брали у земли и у тела!

От нищеты и бедствий своих хотели они убежать, но звезды были чересчур далеко. И вздыхали они: „Ах, если бы были пути в небе, по которым можно было бы пробраться в иное бытие, дабы обрести счастье!“ — и вот они изобрели для себя эти лазейки и кровавое питье![12]

Неблагодарные! — они возомнили, что сумели отречься от тела и от земли. Но кому же обязаны они болью и блаженством этого отречения? — Своему телу и этой земле.

Заратустра кроток с больными. Поистине, не гневается он на их неблагодарность и на все то, что служит им утешением. Пусть же выздоравливают они и преодолевают себя, пусть создадут себе высшее тело!

И выздоравливающего не попрекает Заратустра, когда тот с нежностью взирает на заблуждения свои, а в полночь прокрадывается к могиле Бога своего; но болезнью и слабостью тела остаются для меня слезы его.

Всегда много больных среди мечтателей и тех, кто исходит тоской по божеству: яростно ненавидят они познающего и ту, самую младшую из добродетелей, что зовется правдивостью.

Назад, во тьму минувшего оглядываются они; действительно, иначе смотрели тогда на мечту и на веру: умопомешательство считалось богоподобием, а сомнение — грехом.

Слишком хорошо знаю я этих богоподобных и знаю, чего хотят они: они жаждут, чтобы веровали в них и чтобы сомнение было грехом. Хорошо знаю я и то, во что они сами веруют больше всего.

Поистине, не в иные миры и не в искупительную силу крови — в тело истово веруют они; собственное тело для них — „вещь в себе“.

Но больна эта вещь: они охотно сбросили бы кожу. Оттого и слушают они проповедников смерти и сами проповедуют мир иной.

Братья мои, вслушайтесь лучше в голос здорового тела: чист и честен голос его.

Правдивее и честнее говорит здоровое тело — сильное и совершенное, и говорит оно о смысле земли».

Так говорил Заратустра.

О презирающих тело

Презирающим тело хочу сказать я слово мое. Не обязаны они ни переучиваться сами, ни переучивать других, пусть лишь расстанутся с телом своим — и так станут немыми.

«Я — тело и душа», — говорит ребенок. И почему бы всем не говорить, как дети?

Но пробудившийся и познавший говорит: я — только тело, и не более того; душа же — лишь слово, обозначающее нечто в теле.

Тело — это великий разум, великое множество с единым сознанием, война и мир, стадо и пастырь.

Орудием телу служит и твой маленький разум, который называешь ты духом, брат мой, он — всего лишь орудие и игрушка великого разума — тела.

«Я», — говоришь ты, гордясь этим словом. Но важнее — хотя ты и не хочешь этому верить, — гораздо важнее тело твое и великий разум его; оно не говорит «Я», а созидает его.

Все, что испытывается чувством и познается умом, никогда не имеет в себе конца своего. Однако чувство и ум хотят убедить тебя в том, что они — цель и предел всех вещей: так тщеславны они.

Чувство и ум всего лишь орудия и игрушки: за ними скрывается Самость. Она ищет глазами чувств и слушает ушами ума.

Самость всегда прислушивается и ищет: она сравнивает, подчиняет, разрушает и завоевывает. Она господствует и повелевает даже твоим «Я».

За мыслями и чувствами твоими, брат мой, стоит могущественный господин, неведомый мудрец — Самость имя ему. В твоем теле живет он, он и есть тело твое.

В теле больше разума, нежели в высшей мудрости твоей. И кто знает, зачем вообще нужна телу высшая мудрость?

Самость смеется над твоим «Я» и его гордыми скачками. «Что мне эти скачки и полеты мысли? — говорит она себе. — Окольный путь к моей цели. Я служу помочами для „Я“ и внушаю ему понятия его».

Самость внушает «Я»: «Здесь испытывай боль!». И вот оно страдает и думает о том, как бы ему не страдать более, — и оно должно так думать.

Самость внушает «Я»: «Здесь ощущай радость!». И «Я» радуется и думает о том, как бы ему еще испытать эту радость, — и оно должно так думать.

Презирающим тело хочу сказать я слово мое. Из почитания возникло презрение их. Что же это такое, что создает презрение и почитание, ценность и волю?

Творящая Самость создала себе презрение и почитание, это она — творец радости и скорби. Творящее тело создало себе ум как орудие воли своей.

Даже в безумии и в пренебрежении вы служите Самости, вы, презирающие тело. Я говорю вам: ваша Самость желает умереть и отворачивается от жизни.

Она уже не в силах делать то, к чему больше всего стремится, — творить сверх себя. Этого хочет она превыше всего, в этом самое страстное ее желание.

Однако поздно уже ей стремиться к этому: и вот — Самость жаждет гибели.

Ваша Самость желает смерти — оттого вы и стали презирать тело! Ибо вы уже не в силах творить сверх себя.

Вот почему негодуете вы на жизнь и на землю. Бессознательная зависть кроется в косом взгляде презрения вашего.

Нет, не пойду я вашим путем, вы, презирающие тело! Вы для меня не мост к Сверхчеловеку!

Так говорил Заратустра.

О радостях и страстях

Брат мой, если есть у тебя добродетель, и ты один обладаешь ею как достоянием своим, ни к чему, чтобы была она у тебя общей со всеми.

Конечно, тебе хочется ласкать ее и называть по имени, шутя, дергать за ухо и быть с ней на короткой ноге.

Смотри же! Теперь имя, которым ты назвал ее, стало общим для всех, и сам ты стал частью толпы вместе с добродетелью своей!

Лучше, если ты скажешь: «Нельзя ни выразить, ни назвать по имени то, что составляет муку и сладость души моей, а также голод утробы моей».

Да будет добродетель твоя слишком высока, чтобы называть ее по имени: а если придется тебе говорить о ней, не стыдись говорить невнятно.[13]

Запинаясь же, говори так: «Это мое достояние, и я люблю его; оно нравится мне таким, какое есть, и я один желаю быть хозяином его.

Ни потребности естества моего, ни божественного закона, ни человеческого установления не хочу я видеть в добродетели моей; не хочу и того, чтобы стала она для меня путеводителем на небо, в рай.