Читать книгу "Промзона - Юлия Латынина"

Так или иначе, на встречу с Черягой Константин Цой явился один – безо всяких Бельских, разве что с двумя здоровенными лбами в качестве телохранителей и длинноногой, похожей на статуэтку певицей Ниной – Цой недавно обзавелся любовницей, моментально превратившейся в одну из самых раскрученных российских попзвезд.

Константин Цой был живой легендой российского бизнеса, и Денис, в первый раз видевший Цоя вблизи, смотрел на него во все глаза. Цой был, как то и следовало из его фамилии, корейцем, причем не полностью даже обрусевшим. В прошлом его была какая-то неясная, фантастическая история – чуть ли Цой не умудрился сбежать еще в советские годы в Южную Корею. Бросился вплавь с российского танкера, на который нанялся моряком, выучил язык предков, и сколотил в Корее некое состояние, которое и было инвестировано удачно в российскую металлургическую отрасль в начале 90-х.

Цою было сорок с небольшим, он был широк в кости и узок в поясе, и деловой костюм сидел на нем немного нескладно. Не это, впрочем, было самым примечательным в облике Константина Кимовича. Дело в том, что Цой был альбиносом: с болезненно белой кожей, голубыми глазами и белокурыми волосами, скорее подходившими германскому викингу, нежели плосконосому и круглолицему корейцу. Примета эта была насколько характерной, что решительно всей промышленной России Цой был известен под кличкой Альбинос.

Извольский и Цой принадлежали к принципиально разным подвидам российского бизнеса. Извольский был человек основательный, металлург по профессии и призванию, ощущал он себя прежде всего директором Ахтарского металлургического, и все, что он подгребал под себя, рассматривалось именно как продолжение АМК. Подгребалось же все, опять же – наверняка и не спеша, в основном – за деньги. Лучше заплатить больше денег, но получить сделку, под которую не подкопаешься – такова была позиция Извольского.

Не то – Цой. Это был игрок, готовый охотиться на все, что угодно – электролизеры, домны, шахты, медные печки – лишь бы плохо лежало и можно было бы ухватить левым решением арбитражного суда, приправленным горстью вломившихся на завод омоновцев. Он обожал риск, как наркоман героин, он ставил на кон чужие жизни и свою собственную, он покупал заводы за взятки губернаторам и угрозы бывшим владельцам, и он непременно бы зачах с тоски, сунь его кто-нибудь в кресло директора завода и заставь проводить совещание на предмет экономии электроэнергии. Его схемы были столь изобретательны, что даже не казались ужасными.

Предложение Цоя было очень простым – он был готов купить тридцать процентов шахты им. Горького за пять миллионов долларов и деньги предлагал хоть завтра. Денис очень сильно насторожился:

– А почему, собственно, вы говорите со мной? Акции покупал Извольский.

– А потому что Сляб их отдал тебе. В качестве премии. Они твои, вот я с тобой и говорю.

Осведомленность Цоя как-то не очень понравилась Денису. Тот должен был долго и тщательно наводить справки перед этим разговором, чтобы знать, что акции шахты фактически находятся в совместном владении Извольского и Черяги, а не принадлежат одному ахтарскому хану. Даже удивительно было, что олигарх его уровня озаботился подробностями существования незначительной, в общем-то, компании.

– Пять миллионов – это мало. Мы за эти акции платили больше, а это было два года назад, – ответил Денис.

– Когда вы за них платили, это было не дерьмо, а шахта, – возразил Цой, – а теперь это не шахта, а дерьмо.

Денис, разумеется, рассказал о разговоре Извольскому. Тот тоже возмутился малостью предложенной суммы, но в принципе был открыт для переговоров. Он позвонил Цою, и они договорились о встрече в Ахтарске, благо Цой все равно был на следующей неделе в соседней области. Так случилось, что Извольский записал время встречи на каком-то обрывке бумаги, секретарша выкинула обрывок в мусорную корзину, и когда спустя восемь дней черная бронированная «Чайка» Цоя в обрамлении двух джипов подъехал к заводоуправлению, выяснилось, что ни Извольского, ни Черяги нет на месте: Извольский был в Казахстане, а Черяга – в Канаде.

Константин Цой вышел из «Чайки», задумчиво осмотрел гранитную громаду заводоуправления, прошелся по рыхлому весеннему снегу, разминая ноги.

«Чаек» у Цоя, кстати, было три, а вот «Мерседесов» – ни одного. Цой обожал стиль советской империи, по взглядам своим был великорусским империалистом, из числа самых отчаянных, и, может быть, именно поэтому среди русских промышленников ходили слухи, что невероятная история его побега в Южную Корею была когда-то грамотно срежиссирована ГРУ.

Тем временем заместителю Извольского по производству доложили, что к заводоуправлению приехал какой-то Цой. Заместитель по производству как раз вел совещание.

– Что за Цой? – спросил он у коллеги.

Но имя Цоя никому ничего не говорило. Об Альбиносе все слышали кучу легенд.

– А хрен его знает. Охрана говорит, бандюк какой-то корейский…

– Ну раз приехал, пусть подождет, – милостиво разрешил зам по производству. – Мы минут через двадцать заканчиваем.

Цой поднялся в заводоуправление и посидел в предбаннике зама генерального. На его и Извольского несчастье, предбанник был абсолютно пуст: все руководители комбината были внутри, на совещании, и только молоденькая секретарша барабанила по клавишам. Цой сидел абсолютно неподвижно, пока не прошло тридцати минут: совещание оказалось неожиданно долгим. Цой подождал еще и сорок минут. И даже пятьдесят.

Через полтора часа, когда члены правления веселою толпой вывалились из кабинета, секретарша доложила:

– А этот, белобрысый, вас не дождался.

– Какой белобрысый? – поджав губы, уточнил замдиректора по производству.

– Ну какой-то кореец, который тут был. Альбинос.

В приемной заместителя генерального директора разом наступила мертвая тишина.

* * *

После этой истории два месяца от Цоя не было ни слуху, ни духу. Говорили, что он бросил поп-звезду и завел роман с балериной. Говорили, что он бросил балерину и подобрал в канаве какую-то девку. Говорили, что он бросил девку и отмечает с поп-звездой медовый месяц на исторической родине. Извольский позвонил ему было по сотовому, Цой очень радушно его выслушал и сказал, что перезвонит через пять минут, а сейчас очень занят.

Цой, однако, не перезвонил. Перезванивать самому в таких случаях – значит терять лицо. И Извольский терять лица не стал.

Спустя два с половиной месяца Черяга, приехав на комбинат, пощелкал в компьютере по новостным агентствам и обомлел: короткое сообщение в «Интерфаксе» гласило, что сегодня решением Черловского арбитражного суда на АО «Шахта им. Горького» введено временное управление, а управляющим назначен Фаттах Олжымбаев, – ближний человек Константина Цоя. Это означало, что отныне тридцать процентов акций шахты, за которые было плачено двенадцать миллионов долларов, не стоят и копейки, потому что все финансовые потоки шахты пойдут через фирмы Олжымбаева.