Читать книгу "Иная сила - Вадим Сухачевский"

Вытянулся во фрунт, отсалютовал шпагой и громко провозгласил:

— По приказанию его императорского величества, капрал лейб-гвардии Семеновского полка Двоехоров! Приставлен сопровождать вас во дворец! Прошу следовать за мной, господа мальтийские рыцари!

У подъезда их ожидала повозка, немало удивившая фон Штраубе. За год, что провел в Санкт-Петербурге, он таких не видел ни разу. В отличие от тех голых помостов на колесах, что смерды тут называют «телегами», у этой все же были дощатые борта, однако сверху не имелось никакого покрытия. В таких, должно быть, преступников возят на казнь, чтобы всем уличным зевакам было видно, подумал он и вопросительно взглянул на комтура.

Тот по глазам молодого барона понял его безмолвный вопрос и вздохнул:

— Ничего не поделаешь, сын мой, так надо, видит Бог, так надо… — и первым влез в повозку.

Вслед на ним братья Пьер и Жак усадили туда отца Иеронима, затем, громыхая жестью, влезли сами. Последним в нее забрался фон Штраубе.

Кучер хлестнул лошадей, и повозка тронулась. Впереди поскакал верхом гвардеец Двоехоров, указывая путь ко дворцу. Ему приходилось придерживать коня, чтобы не отрываться от повозки с рыцарями.

С неба на непокрытую голову фон Штраубе падали белые мушки. Непокрытая также голова комтура Литты с черными, несмотря на его преклонный возраст, волосами была уже совсем белой от снега.

— Отчего же повозка не крытая? — спросил фон Штраубе графа.

— Ах, так надо, сын мой, — дрожа от холода, сказал тот, — видит Бог, так надо. Государь должен увидеть нас из окна дворца.

Фон Штраубе тоже ежился от холода. Мальтийский плащ был слабым от него укрытием. Белые мушки западали за ворот, железная кираса холодила грудь. И думал он о Тайне, о Великой Тайне своей, волею Господа занесшей его в эти хмурые северные края.

По соседству слышался жестяной шелест, как шепчет листва осенью, — это дрожали под своими жестянками орденские братья Жак и Пьер.

Только могучий слепец сидел недвижный, как утес, безразличный и к снегу, и к стуже, лишь бормотал что-то, вглядываясь в свою вечную ночь. Он словно разговаривал с кем-то, взиравшим на него из этой ночи. Фон Штраубе прислушался и смог разобрать слова:

— Peccavi, Dei, peccavi…[17] – бормотал отец Иероним. И только Тот, к Кому он обращался, мог знать, что за грех слепец имеет в виду.

Фон Штраубе стал оглядываться по сторонам.

В этот рассветный час город уже пробудился целиком. Вот гвардеец Двоехоров отсалютовал шпагой одному из проезжающих мимо экипажей, а затем непонятно за что погрозил кулаком вытянувшемуся перед ним городовому. Вот повстречался разъезд конногвардейцев, вот, скрипя снегом, куда-то вышагивала рота егерей. Да и прохожие, даже статские, не сновали, не шли, а тоже именно вышагивали со строгой военной выправкой, и платьем более походили на военных. Таков уж был санкт-петербургский штиль, отчего этот холодный город тоже напоминал какой-то военный орден, только не рыцарский, а более соответствующий здешней суровой природе и нынешним временам.

На повозку с рыцарями, правда, косились, но делали это без усмешек – усмешки, видимо, также мало подходили под устав этого угрюмого города, где и роскошные дома были, как казармы, строго вытянуты в линии вдоль рек, подобных фортификационным рвам.

И только дети здесь еще оставались детьми. Когда мимо повозки с рыцарями проезжала дорогая карета, фон Штраубе услышал детский голос, донесшийся из ее окна:

— Mon pere, regadez! Ledefiledescomediens![18]

Почувствовав стыд, он с некоторой укоризной посмотрел на комтура. Граф, однако, явно не замечал и не слышал ничего творящегося вокруг, лишь знай наборматывал себе под нос одну и ту же фразу по-русски:

— Странствуя по Аравийской пустыне и увидя благословенный Господом замок сей…

Между тем холодные белые мушки, уж не аравийские никак по происхождению своему, все убеляли и убеляли его непокрытую голову…

Глава III

Аудиенция, во время которой комтур Литта иногда ступал по весьма тонкому льду, а на барона фон Штраубе сошло наитие

— Странствуя по Аравийской п-пустыне и увидя… увидя благословенный Господом з-з-замок сей… — с трудом, немного заикаясь, выговаривал коленопреклоненный комтур – видно, за дорогу до самых костей промерз.

Фон Штраубе, тоже, как и все рыцари Ордена, коленопреклоненный, тем временем, хоть и следовало глаза приопустить, этим наставлением, полученным от комтура, пренебрег и, не в силах себя перебороть, вопреки этикету взирал на государя.

Император был невысок, но довольно статен и складен. Лицо его при всей подчеркнутой строгости выражения, приличествующей торжественности момента, из-за некоторой курносости императора казалось улыбающимся.

Рядом с ним стоял молодой красавец граф Федор Ростопчин, коего фон Штраубе уже издали видел однажды, а уж наслышан о нем был куда как! Кто бы мог подумать, что этот столь приветливый на вид щеголь-аристократ чуть старше тридцати – одна из самых влиятельных персон в необъятной империи, шеф Иностранной коллегии, по могуществу не уступающий грозному, чье и имя иные старались лишний раз не произносить, санкт-петербургскому генерал-губернатору графу Палену, а близостью к императору превосходящий и того.

Ростопчин, глядя на бормочущего комтура, откровенно не сдерживал улыбки, а когда граф Литта снова принялся что-то выговаривать про Аравийскую пустыню, все с той же улыбкой запросто его перебил:

— Уж и не полагал, граф, что там у вас в Аравии столько снегу. Не все, оказывается, нам ведомо, живущим здесь, на брегах Невы. — Однако сразу же смолк, испытав на себе косой взгляд императора.

Между тем Литта, уже закончивший свое повествование о странствии в пустыне, подал знак фон Штраубе. Тот сразу же подхватил:

— Рыцари древнего Мальтийского ордена святого Иоанна Иерусалимского коленопреклоненно приветствуют рыцаря-императора, чья благословенная Богом страна раскинулась между всеми четырьмя великими океанами Земли… — и тут, к ужасу своему, вдруг понял, что начисто позабыл последующие слова.

Однако, по счастью, император в этот миг неожиданно сам его перебил.

— Слышали, граф, что сказал этот молодой рыцарь? — спросил он, обращаясь к Ростопчину. — Между четырьмя океанами. Отныне так и надобно говорить и писать. Особливо, граф, если бумаги идут через вашу коллегию и могут попасть на глаза британскому Георгу. Ибо поход на Индию и, следственно, выход к Индийскому океану – дело лишь времени, причем не столь отдаленного, уверяю вас. А чем завершится сей поход при известной слабости англичан в сухопутных баталиях – надеюсь, понятно всем.