Читать книгу "Непогребенный - Чарльз Паллисер"

Но, по-видимому, старый служитель понял, что наговорил лишнего, и в ответ пробормотал только:

– Этот вопрос будут решать на предстоящем собрании каноников. Больше я ничего не знаю.

А когда оно состоится? Каноникам бы следовало распорядиться о прекращении работ.

– В четверг утром.

– Это слишком поздно!

Я поспешно спустился на хор, к рабочим. Вы здесь старший? – спросил я бородача.

Он ответил любопытным взглядом.

– Я.

Рабочие замерли и прислушались.

– Здесь нельзя прокладывать трубы.

– Да неужели?

Мне не понравилось, как он держится.

– От ваших действий серьезно пострадает здание.

– Я делаю, что мне сказано.

– Погодите, – начал я.– Разрешите мне...

– Я подчиняюсь мистеру Балмеру и доктору Систерсону – и больше никому, – оборвал он меня, делая подчиненным знак вернуться к работе. Они, покосившись на меня, обменялись ухмылками; один из них вновь замахал мотыгой.

Я возвратился к церковному служителю.

– Если уж нельзя не прокладывать трубы, их нужно пустить в обход, чтобы причинить меньше повреждений.

– Вы правы. Однако, сэр, откуда вам все это известно? Простите, но не припомню, чтобы я вас раньше здесь видел.

– А я никогда здесь и не бывал. Но я изучал архитектуру соборов вообще и конкретно об этом прочел немало.

– А где, по-вашему, следует проложить трубы, сэр?

– Затрудняюсь ответить. Можно, я поднимусь на галерею для органа? Старого органа? Оттуда мне будет лучше видно.

– Разумеется, сэр, прошу.

– Я вас не задержу? Вы еще не собираетесь закрываться?

– И близко нет, сэр. Обычно мы закрываемся после вечернего песнопения, однако сегодня – и завтра вечером – работы продолжатся до восьми или девяти, и мне придется запереть за рабочими дверь трансепта. Ее я всегда закрываю последней.

– Почему же они работают так долго?

– К пятнице все нужно закончить. После полудня состоится большая служба с повторным освящением органа, приедет сам епископ. Потому и хор репетировал допоздна.

Служитель взял с надгробия фонарь и двинулся через алтарную часть храма к маленькой задней дверце. Меня неприятно поразило, что многие из старинных дубовых панелей были сняты и несколько штук лежало на пороге.

– Сам я наверх не пойду, сэр. Суставы болят – ревматизм. Вы протиснетесь мимо панелей? Их сняли, чтобы без помех работать над консолью.

– А назад их поставят?

– Да-да, слава тебе господи. Но на пару недель дверь они перекрыли.

Он протянул мне фонарь, и я взобрался по лестнице на галерею для органа, хорошо разглядел оттуда алтарное пространство и хор и понял, какие разрушения сулит задуманный план работ. Увидел я, кроме того, как можно выполнить эти работы, не подвергая здание такой опасности.

Уже собравшись спускаться, я заметил, что со стороны алтаря к старику служителю кто-то приближается. Это был низкорослый моложавый мужчина с преждевременной лысиной, сверкавшей, когда на нее падали отблески света.

Присоединившись чуть позлее к старику, я обнаружил, что они с незнакомцем беседуют, поглядывая на рабочих.

– Это доктор Систерсон, ризничий, – сказал мне служитель.

Молодой человек с дружелюбной улыбкой протянул мне руку. Вид у него был домашний, очень ухоженный, и мне пришла в голову странная фантазия, что жена вымыла его и упаковала, как ценную вещь, прежде чем выпустить за порог. Я отрекомендовался и, поскольку должность собеседника предполагала ответственность за здание храма, объяснил, что действия рабочих меня тревожат.

– Думаю, вы правы, – отозвался он.– К несчастью, Балмер, здешний смотритель, на несколько дней уехал по срочному семейному делу. Мне самому данный метод ведения работ казался несколько сомнительным, и я подозревал, что мастер неправильно понял свою задачу.– Он с улыбкой добавил: – Вы подтвердили, что я опасался не зря.

Я рассказал, что, глядя с галереи, наметил, как можно было бы иначе проложить трубы.

– Они могут пройти вот здесь и как раз под этим надгробием.– Я указал на искусный барельеф, украшавший большую мраморную плиту высоко в стене. Он относился к началу семнадцатого века и изображал, мозаикой в базальте, два ряда коленопреклоненных фигур, женских и мужских, один напротив другого; ряды постепенно уменьшались по высоте, поскольку за взрослыми следовали дети. Барельеф располагался не на одной плоскости со стеной, а на несколько дюймов выдавался наружу.

– Это памятник, а не надгробие, – пробормотал доктор Систерсон.– Памятник Бергойну. У него довольно занимательная история. Я как раз только что был на приеме у моего коллеги, доктора Шелдрика, – поводом послужила публикация первой части его исторической работы... – Внезапно он оборвал себя.– Прошу прощения. Вам это, конечно, неинтересно.

Я помотал головой:

– Напротив. Я сам историк. Он улыбнулся:

– Вот почему вас так заботит сохранность памятников старины.

– Джентльмен много чего знает об этом древнем здании, – вставил главный служитель.

– Не сомневаюсь, больше моего, Газзард, – со смешком произнес доктор Систерсон. Он отступил назад, наклонил голову к плечу и стал изучать предложенную мною идею.

Затем он обратился к мастеру:

– Я решил последовать совету этого джентльмена. Трубы будем прокладывать вот там.

Выслушивая более подробные объяснения, бородатый сверлил меня через плечо доктора Систерсонй свирепым взглядом, но затем неохотно проинструктировал своих подчиненных.

Довольный собой, я простился с собеседниками и оглядел деамбулаторий – великолепный, как я и ожидал, – а затем прошелся по другую сторону алтаря и не встретил там никого, кроме молодого человека в рясе, которого принял еще за одного служителя.

В одной из боковых капелл я преклонил колена. В детстве я был очень набожным. Затем решил, что я скептик, а в Кембридже назвался атеистом. Так оно было или не так, знаю одно: несколькими годами позднее, переживая самый тяжелый в своей жизни кризис, я обнаружил, что не могу молиться. В духовном смысле собор ничего для меня не значил. Это был прекрасный монумент в честь огромной и удивительной ошибки. Я чтил моралиста из Галилеи – или иного автора приписываемого ему учения, – но не мог поверить в то, что он – Сын Божий.

ВТОРНИК, ВЕЧЕР И НОЧЬ

В одном из домов на Соборной площади горел свет и на занавесках двигались тени. Должно быть, там проходил прием, упомянутый доктором Систерсоном. Я подумал, что Остин тоже получил приглашение, но из-за моего приезда был вынужден его отклонить. Снимая в холле у Остина шляпу и пальто, я почувствовал запах жареного мяса. Хозяина я застал в кухне; одной рукой он держал над огнем сковороду с длинной ручкой, в другой был стакан вина. На пристенном столике стояли две открытые бутылки кларета, причем одна, как я заметил, была уже наполовину пуста.