Читать книгу "Тайна короля Якова - Филип Депуа"

— Тогда, — поспешно вставил Марбери, — я вас покину…

— Минуту, отец. Если окажется, что я знаю о любимой пьесе этого монаха больше, чем он, ты выпроводишь его восвояси.

Энн обожгла Тимона взглядом.

— Дочь… — вступился Марбери.

— По правде сказать, — спокойно заговорил Тимон, — я редко бываю в современном театре, и — с вашего позволения — только слабый ум избирает «любимые» предметы. Однако в данный момент мне весьма нравится некая комедия. Возможно, вам известны прекрасные строки из нее:

«О ничтожное, жалкое племя людей, дети праха, увядшие листья.

О бессильный, о слабый, о немощный род, преходящие бледные тени.

О, бескрылые, бренные вы…»[1]

Марбери взглянул на Энн.

Ее лицо горело, щеки пылали, глаза потемнели.

— Тысяча извинений, — продолжил Тимон, не сумев сдержать чуть заметной улыбки. — Я думал, что вам знакомы «Птицы». Это величайшая комедия греческого драматурга Аристофана. Я, естественно, читал ее на языке оригинала, но уверен, что данный мною перевод на английский достаточно точен.

Марбери перевел дыхание.

— А теперь, — твердо сказал он, — я ухожу.

Резко развернувшись, он направился к двери зала.

Энн открыла рот, намереваясь возразить, но что-то в лице Тимона заставило ее передумать. Застывшее, невыразительное лицо. Маска человека, которому есть что скрывать.

6

Тимон придвинул стул к столику Энн и сел напротив.

— Эту пьесу впервые исполняли, — продолжал он, не глядя на девушку, — на великих Дионисиях в конце марта за четыреста с небольшим лет до рождения Господа нашего. Если пожелаете, я могу прочесть ее целиком. Я сохранил ее в памяти.

— Вы меня обманули! — взорвалась Энн. — Нет такой пьесы!

— В сущности, она более реальна, чем ваши современные пьесы, поскольку содержит основные строительные блоки, использовавшиеся почти в каждой комедии, написанной за последующие две тысячи лет. Вы, как я понимаю, изучаете Аристотеля.

Лицо Энн застыло, и в голосе послышался холодок.

— Вы вправе гордиться собой, — презрительно бросила она, — превзойдя девицу!

Тимон на мгновенье прикусил верхнюю губу и встретил ледяной взгляд спорщицы.

— Едва ли девицу… — Он прищурился и сильно понизил голос. — Я предпочитаю смотреть на вас как на товарища по ученым трудам. К тому же мой сан и хранимый более тридцати лет целибат позволяют мне забыть ваш пол. Вы обладаете умом — он стремится к познанию. Вооружитесь знанием, Энн, и тогда вы станете не просто помехой для великих людей, собравшихся в этом зале.

Энн вспыхнула от мысли, что собеседник так легко проник в ее мысли. Однако, хотя она не понимала еще причины, ее воспламенила мысль учиться у этого человека.

Она кивнула.

— Тогда вам следует понять, — начал он, тщательно выговаривая каждое слово, — что в наш век знание есть сила. Каждый из здесь присутствующих владеет латынью и рапирой, слагает стихи и способен написать красками росинку на лепестках розы или, если понадобится, командовать кораблем в сражении. Каждый должен уметь все. Невежество — проклятие Господа, знания же дают нам крылья. Вы живете в неповторимую историческую эпоху. Увы, боюсь, она минет слишком скоро. Вы живете в Англии, которая любит учение. Пусть ваш разум поспешит поглотить все сведения, какие может удержать, пока не настала эра тьмы.

Убежденность, прозвучавшая в речи Тимона, заставила Энн вспыхнуть.

Тимон, поймав взгляд потрясенной девушки, понял вдруг, что обращался скорее к себе, нежели к ней.

Она между тем позволила себе вглядеться в лицо Тимона. Его глаза походили не на окна души, а на зеркала, отражающие все внешнее. Губы казались улыбающимися, даже когда были спокойно сжаты. Лицо-маска, скрывающее мысли. Но Энн по опыту знала, что под таким бесстрастным выражением всегда живет тайна.

Она шевельнулась. Достойная задача — раскрыть эту тайну.

— Мы начнем с «Поэтики» Аристотеля. — Тимон прочистил горло, смущенный ее взглядом, как прежде смутилась она.

— Разве Аристотель писал пьесы? — Энн скрыла неловкость за простодушным вопросом.

— Не писал, но его трактат дает четкие наставления относительно построения пьесы. Установленным им правилам следуют и по сей день.

— Тогда я должна познакомиться и с его трудом. — Энн поправила выбившийся локон. — В наше время язык властвует над всем: люди предпочитают слова действиям. Наши пьесы разворачиваются в диалогах, и я должна знать, что говорит об этом Аристотель.

— Должны, — негромко согласился Тимон, облокотившись на разделявший их стол. — Начнем с начала. Аристотель говорит, что основа всего драматического эффекта — сюжет. Наши театры существуют, чтобы рассказывать истории. Однако эти истории, разумеется, должны быть переданы почти исключительно посредством диалогов персонажей.

Маленький паучок выбрался на крышку стола и побежал по ней к Энн. Она, казалось, не замечала, зато Тимон смотрел только на него, забыв обо всем. Он похолодел, забыв, о чем говорил. Он перестал дышать. Сердце громко стучало в барабанные перепонки.

Паук был темно-синим с красным узором на спинке, словно вытканным искусным ткачом. Тимон следил за движениями восьми лапок, за переливами сложного узора. Ткань образов разрасталась, повисла в воздухе светящимся туманом, в котором быстро сменялись картины, угрожая вырваться наружу, прорвав занавес.

Молочно-белая рука Энн быстрым движением смахнула паука со стола. Одно движение, совершенное, как движение танца. Видения погасли.

Тимон моргнул, порывисто перевел дыхание и закашлялся.

— Я питаю отвращение к паукам, — попытался объяснить он. — Вернее, я боюсь, что паук может оказаться ядовитым и причинить вред. Укусы некоторых пауков смертельны.

— В этом зале от них никуда не деться. — Энн обвела взглядом стены. — Здесь так много теней и холодных углов, где может скрыться ядовитая тварь.

— В самом деле, — согласился он, приходя в себя. — Но вернемся к Аристотелю: его концепция сюжета требует, чтобы действие начиналось в определенный момент, его нельзя выбирать наугад и…

— Понимаю, — прервала Энн. — Предположим, наш сюжет начинается со встречи двух персонажей. Встречаются девушка и странный монах.

— Возможно, — Тимон позволил себе улыбнуться. — Первая их встреча может оказаться интересной, хотя общий сюжет должен включать больше персонажей.

— Но как же Аристотель вводит остальных персонажей? — Она склонилась вперед, не сводя глаз с Тимона.

— Он их не вводит, — возразил Тимон. — Аристотель учит нас, что они должны вводить себя сами.