Читать книгу "Архивное дело - Михаил Черненок"

— Откуда этот Жарков в Березовке появился? — спросил деда Антон.

— Из города Старо-Быхов.

— Расскажи подробнее.

— Подробность, Антошка, длинной получится… — дед Матвей с хрустом раскусил кусочек рафинада и, причмокивая, стал запивать его чаем из блюдца. — Империалистическую войну я начал службой в сорок четвертом Сибирском стрелковом полку бомбардиром при полковой артиллерии. Военная кампания, прямо сказать, принимала для нас хреновый оборот. Ни толкового командования, ни боеприпасов в достатке не было. Осенью шестнадцатого года, помню, прикатил в полк сам командир дивизии генерал Зарок-Зарековский. Агитировать приунывших солдатиков стал. Дескать, бодритесь, сыны Отечества! Как только разобьем неприятеля, царь сразу даст указание прибавить крестьянам землицы, а рабочим жалование увеличит. А чем разбивать, если на каждую пушку в полку всего по два снаряда приходится? Ну, выслушали мы генеральскую агитацию… А до генерала побывали в наших солдатских рядах большевики. Разъяснили безнадежность войны и призвали повернуть ее в войну гражданскую, стало быть, против монархии. Но все-таки в конце сентября царские генералы кинули нас в бой. Не повезло мне в том бою — по левому бедру жахнула разрывная пуля «Дум-дум». Излечивался в Минске, где находился наш лазарет. Провалялся там до марта семнадцатого года и получил назначение в сто двадцатый Кологривский полк, который квартировал в небольшом городке Старо-Быхов. Тут и свела меня судьба с Афанасием Жарковым…

— У тебя хорошая память, — сказал Антон.

— Газетный фотограф помог мне вспомнить те события. Два дня напропалую со мной толковал, — дед Матвей опять захрустел сахаром.

— И зубы у тебя крепкие. Не болят?

— Чего им болеть? Они ж костяные.

Переглянувшись с отцом, Антон улыбнулся. Дед неторопливо перелил из чашки остатки чая в блюдце и продолжил:

— В апреле семнадцатого — это, значит, уже после того, как Николашка отрекся от царского престола и командовать Россией стало временное правительство, по Кологривскому полку пошли разговоры, будто в Быховской тюрьме сидят в особой камере семеро питерских большевиков, прибывших в Быхов разъяснять населению о создании Совдепов. Советы депутатов на первых порах таким манером назывались. Зашумели солдаты. Как, дескать, так?! Кругом идет болтовня о полной свободе народа, а тех мужиков упекли в кутузку! Двинем, мол, братцы, всем полком к тюрьме да вызволим из неволи питерских ребят. Командир наш, полковник Анучин, сдрейфил, стал уговаривать о недопустимости самовольства, да — где там! К Кологривскому полку примкнул соседний Унжинский полк. Построились мы без команды полкового начальства и при полном оружии двинулись с песнями к тюрьме. Два стрелковых полка — это не баран начхал! Считай, больше восьми тысячи штыков… Весь город собрался — невиданное шествие. А полицейские да жандармы в подворотни попрятались. Проще говоря, тюремные ворота отворились перед нами, как по щучьему велению. Понятно, сам собой митинг возник. Самодельную трибуну разом соорудили. Поднялись на нее освобожденные питерцы и представители полков. Я к тому времени, Антошка, уже фейерверкером стал. В артиллерии так младший унтер-офицер назывался, а в казачьих войсках, к примеру, его звали урядником. Ну, поскольку в добавок к унтерскому званию я имел еще и Георгиевские кресты, то по желанию солдат тоже на трибуне оказался.

— Выходит, ты у нас революционер? — с улыбкой спросил Антон.

— Тогда все были революционерами. Большевики одно молотили, меньшевики — другое, кадеты — третье, эсэры — четвертое. Кого из них слушать — не поймешь. Вот и на том митинге начались разные выступления. Первым наш полковник Анучин заговорил, стал призывать митингующих к исполнению воинского долга. За ним полковой священник с проповедью вылез. Дескать, православные воины, не пощадите христианского живота своего в защите российского отечества от чужеземного ворога. На такие призывы солдаты неодобрительно засвистели. Стали требовать: «Хотим слушать питерцев!» И питерцы выступили коротко: «Долой кровавую империалистическую войну!» В этом они получили полную поддержку солдатских масс. А после митинга я и познакомился с Афанасием Жарковым. Из освобожденных питерцев он был самым рассудительным, толковым. Узнав, что я из Сибири, Афанасий заинтересовался крестьянском трудом, спросил: «Скучаешь по землице-матушке?» — «Неужто нет, — говорю. — Чую, пришло время кончать воинское дело да возвращаться в родные края». — «Правильно! Агитируй солдат, чтобы по домам разъезжались. Чуть позднее я тоже в Сибирь на житье переберусь. Ссылку там отбывал и полюбил этот край». Не знаю, чем я Афанасию приглянулся, но адресок мой для памяти он записал…

— Из Старо-Быхова ты сразу в Березовку поехал? — снова спросил Антон, когда дед Матвей, допивая остывший чай, замолчал.

— Нет, я еще долго колесил по России… — дед поставил блюдце на стол и, заканчивая чаепитие, по привычке обернул чашку кверху дном. — После митинга полковник Анучин спровадил меня с ротой неблагонадежных в Петроград. Там, в октябрьские дни, оказались мы в самом центре революции. Ух, ядрено-корень, горячее время было! Митинги — на каждом шагу.

— Наверное, и Ленина видел?

— Вождь революции в уличных говорильнях не участвовал. Он с друзьями в кабинете план разрабатывал, как получше народ объегорить, чтобы на свою сторону привлечь. А вот красных командиров Блюхера и Фрунзе мне неоднократно видеть довелось. Под командованием Блюхера в восемнадцатом году я в Уральской армии прошел с боями походом по белогвардейским тылам полторы тысячи километров. От Белорецка через Уральский хребет, считай, до самого Кунгура протопал. Здесь соединились мы с третьей армией Восточного фронта. После перебросили нас на Южный фронт. И опять оказался я под командованием начдива Блюхера в пятьдесят первой стрелковой дивизии. В конце двадцатого года участвовал в Перекопско-Ченгарской операции. За штурм Перекопа лично Фрунзе вручил мне орден Красного Знамени. Ох, Антошка, много народной крови было пролито в ту пору на российской земле. Не приведи господи русскому мужику вновь испытать такое.

— Когда же ты воевать закончил?

— В январе двадцать первого года комиссовали меня из Красной армии по ранению. Вот только тогда и возвернулся я в Березовку.

— А Жарков когда здесь появился?

— Точно не помню, но вскоре после революции Афанасий был направлен большевистской партией в Сибирь для создания комитетов бедноты и партийных ячеек. Тут и колчаковщина его застала. Рассказывал мне, как партизанил. Из Омска колчаковцы отступали по двум направлениям. Основные силы двинулись по железной дороге на Восток. Другая часть направилась из Новониколаевска, теперешнего Новосибирска, по почтовому тракту через Березовку на Кузбасс. У поселка Арлюк их настигла Красная Армия и с помощью партизан завязала большой бой. В том бою Афанасия крепко ранило. Граната возле него разорвалась и до колена напрочь ногу отхлестала.

— Что за человек был Жарков?

Дед Матвей костистыми пальцами расправил белую бороду:

— Партизан-большевик.

— Чем он занимался в Березовке до коллективизации?