Читать книгу "Дело о дуэли на рассвете - Андрей Константинов"

— Уехал. С какой-то блядью. Догонишь, вмажь, с меня стопарик.

Только инициатива Нилина с его звонком в Агентство не дала Шаховскому возможности завершить эту блестяще начавшуюся операцию самостоятельно. Обычно, напав на след, Витя идет за жертвой с маниакальной настойчивостью. Даже сейчас меня иногда берут сомнения — шел ли Шах, в первую очередь, спасать меня или же надеялся поймать Юрия (игнорируя настойчивость заявлений Обнорского о том, что ловля преступников — не наш профиль). Задержи Шах Нилина, Агентство, вероятно, могло быть в очередной раз представлено начальником нашего ГУВД Павлиновым к медали.

В связи со сложными отношениями подчиненности меня Агентству такие излюбленные начальственные меры со стороны руководства, как выговор и депремирование, обошли меня стороной. Зато народ непостижимым образом узнал о моих расследовательских упражнениях, несмотря на объявленный режим строжайшей секретности. И это стало козырной картой наших расследователей, дающих теперь мне понять — правда, очень тактично, что и у меня с доказательственной базой бывают проблемы. Только мой нежный враг Спозаранник не считает своим джентльменским долгом разводить по этому поводу церемонии и с каким-то сладострастным упоением перечисляет мне все допущенные мною прегрешения…

Нилин, наверное, все же добрался для Чечни. Он объявлен в федеральный розыск, который пока никаких результатов не дал. Я до сих пор нахожусь в неведении, что в этой истории было причиной, что следствием, что правдой, а что ложью:

«подстава» со стороны Васильева, несправедливый приговор, похищение девочки, о судьбе которой по-прежнему ничего не известно… По-моему, это тот редкий случай, когда неопределенность становится большим благом, чем ясность…

21

Дав последние показания в РУБОП, я плелась от особняка на Чайковского, где располагалось это опостылевшее мне ведомство, к своей машине, брошенной на проспекте Чернышевского.

Работавший здесь хлебозавод обдал меня теплым запахом сдобы. Все случившееся со мной — то, о чем старалась забыть я, но заставляли вспоминать в РУБОП, — стало медленно отступать перед этим запахом, таким родным и домашним, что на глаза навернулись слезы.

Запиликал пейджер. «Аня, идешь ли ты сегодня на паперть?» Девушка-оператор, принявшая сообщение, наверное, осуждающе поджала губы. Совсем обнаглели нищие, встречи на паперти назначают по пейджеру! А это Обнорский, от внезапно возникшего чувства ко мне (не его ли любимая фраза: от ненависти до любви — именно в такой интерпретации — один шаг) впавший в состояние легкой идиотии и соблюдая договоренность о конспирации в наших отношениях, приглашал меня провести с ним вечер… Или что-то еще? Придется сыну Петруше в очередной раз ужинать с бабушкой…

ДЕЛО О МАРСИАНСКОЙ ТИГРИЦЕ

Рассказывает Андрей Обнорский

"Обнорский Андрей Викторович (творческий псевдоним — Серегин), 37 лет, закончил восточный факультет ЛГУ, владеет арабским, ивритом, английским и немецким языками. Капитан запаса. С 1991 года работал в различных СМИ Санкт-Петербурга. Имеет многочисленные контакты в среде сотрудников правоохранительных органов и в преступной среде.

В сентябре 1994 года осужден по статье 218 часть 1 (незаконное хранение оружия), направлен для исполнения наказания в Нижний Тагил. По протесту прокуратуры освобожден из-под стражи на основании пункта 1 статьи 5 УПК РСФСР (отсутствие события преступления).

В 1998 году Обнорский возглавил Агентство журналистских расследаваний, более известное под названием Агентство «Золотая пуля».

Обнорский обладает лидерскими качествами, коммуникабелен, бывает вспыльчив и раздражителен.

Склонен к проявлениям авантюризма и необоснованного риска.

Холост (дважды разведен, детей нет)".

Из агентурных данных

Зима никак не хотела заканчиваться. Всю вторую половину марта Питер прижимало морозом. Днем температура поднималась иногда до нуля, но ночью прихватывало крепко. Хотелось тепла, но его все не было. Когда я объявил нашему высококвалифицированному юристу Лукошкиной, что мы летим на Урал проводить занятия с местными журналюгами, она всплеснула руками и заявила:

— Господи! Здесь замерзаем, а ты еще на Урал удумал. Там же, наверное, самая настоящая зима… бр-р.

— Не бойся, Аня, я тебя согрею, — ответил я.

— Размечтался, — юридически корректно ответила Лукошкина.

В пятницу, тридцатого марта, мы вылетели в Екатеринбург. Летели вчетвером:

Повзло, Соболин, Аня и я. Участие Соболина в семинаре не планировалось, но дня за три Володя сам ко мне подошел, помялся и говорит:

— Возьми, шеф, меня на Урал.

— С чего бы это вдруг? — спросил я.

Володя опять помялся немного, откинул рукой волосы своей «артистической» прически и ответил:

— Встряхнуться надо. Совсем я что-то закис, старуха загрызла и это… творческий кризис у меня.

— Творческий?

— Творческий, — подтвердил Соболин. — Глубокий.

Творческий, да еще и глубокий — это, конечно, аргумент. Я решил проявить мужскую солидарность и дать Володе возможность встряхнуться. И взял. Знал бы, во что это выльется — ни за что!

Короче, мы прилетели в Екатеринбург, а там нас уже встречал местный организатор семинара Евгений Танненбаум. Он приехал на шикарном микроавтобусе «мазда», и мы покатили в районный городок N-ск. Ехать до N-ска предстояло около восьмидесяти километров, а потом еще двадцать до базы отдыха райкома ВЛКСМ. ВЛКСМ, конечно, давно уже нет, но база осталась. Кстати, ее и прихватизировали бывшие комсомольские вожаки. Теперь там оттягиваются новые русские: бандюганы и коммерсанты… то есть те же самые «комсомольцы». Это нам Танненбаум по дороге рассказал.

Евгений Кириллович («для друзей — просто Женя») был главным редактором «Вестника N-ска». Он производил впечатление жизнерадостного оптимиста, был лыс, как бильярдный шар, и говорил без умолку… В комфортабельном автобусе, по хорошей дороге, с музыкой и несмолкающим Женей Танненбаумом до N-ска доехали быстро. Смеркалось, синел снег, испятнанный заячьими следами, молчаливые стояли деревья. Красиво — безумно.

Весной девяносто шестого я уже проезжал по этому шоссе, но тогда красоты не замечал.

Мы миновали N-ск — маленький, уютно лежащий в сугробах городок, дальше поехали по укатанной грунтовке. Сумерки загустели, снег в свете фар искрился, вдоль дороги стояли мощные ели… Трепал языком Женя. Мне хотелось дать ему «в башню», так, чтобы его «заклинило». Но не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями.

— Моя фамилия, — сказал Танненбаум, — в переводе с немецкого означает ель.

— Ельцин, значит? спросил Соболин.

— О! Борис Николаевич! Великий реформатор! Великий. Я перед ним преклоняюсь, — ответил Женя и продекламировал: