Читать книгу "Заповедное место - Фред Варгас"

— Кого это там растерзали? — заинтересовался Эсталер.

— Дядю одного парня, на дрейфующей льдине, — пояснил Адамберг. — Это случилось сто лет назад. От него остались только очки и шнурок. Племянник был очень привязан к дяде. Его мир рухнул. И он убил медведя.

— Логично, — заметил Эсталер.

— А шкуру отвез домой, в Женеву, и подарил тете. Которая положила ее на пол в гостиной. Данглар, на вокзале коллега Сток передал вам какой-то конверт. Думаю, это его предварительный отчет.

— Рэдсток, — мрачным тоном поправил Данглар, неотрывно глядя на потолок, словно море вот-вот должно было раздавить его своей тяжестью.

— Это интересно?

— Для нас — нет. Это его ноги, пусть он с ними и разбирается.

Эсталер комкал в руке салфетку, задумчиво уставившись на собственные колени.

— Выходит, в каком-то смысле, — сказал он вдруг, — племянник решил привезти вдове фрагмент ее мужа?

Адамберг кивнул и снова обратился к Данглару:

— И все-таки расскажите про отчет.

— Скоро мы выедем из этого туннеля?

— Через шестнадцать минут. Данглар, что удалось выяснить Стоку?

— В самом деле, — робко произнес Эсталер, — если дядя был внутри медведя и племянник…

Он замолк и снова склонил белокурую голову к коленям, озабоченно почесывая в затылке. Данглар вздохнул — шутка ли, провести под толщей воды еще шестнадцать минут; и вдобавок ему напоминают об этих омерзительных ногах, которые, как он надеялся, навсегда остались в прошлом, у старых ворот Хайгетского кладбища. А тут еще Эсталер с его ограниченностью и неуемным любопытством, единственный сотрудник Конторы, не умевший отличать полезное от бесполезного в словах Адамберга. Эсталер не пропускал мимо ушей ни одного высказывания комиссара и упорно старался найти скрытый в нем смысл. Для Данглара, чей гибкий ум никогда не цеплялся за пустяки, юный бригадир был постоянным источником раздражения и сожалений о напрасно потерянном времени.

— Если бы мы позавчера не увязались за Рэдстоком, — сказал майор, — если бы мы не нарвались на этого психа Клайд-Фокса, если бы Рэдсток не потащил нас за собой на кладбище, мы так ничего и не узнали бы об этих гнусных ногах и они пошли бы своей дорогой. Эта дорога началась в Англии, а значит, там и должна закончиться.

— Но ведь не запрещается проявлять к ним интерес, если они встретились тебе на пути, — сказал Адамберг.

Очевидно, Данглар уехал, так и не сблизившись с той женщиной, подумал комиссар. И теперь в его душу снова закралась тревога. Адамберг представлял себе душу Данглара в виде большой глыбы известняка: от бесконечных вопросов, как от капель воды, в ней образовались полости, в которых залегали нерешенные проблемы. Каждый день Данглара беспокоили три-четыре полости одновременно. В данный момент их содержимое было таково: проезд по туннелю, женщина из Лондона и отрезанные ступни на Хайгетском кладбище. Адамберг уже объяснял майору, что энергия, потраченная им на решение вопросов и закрытие полостей, расходовалась понапрасну, потому что, как только одна полость закрывалась, на освободившемся месте тут же возникало несколько новых с другими, столь же мучительными вопросами.

А если бы он не копался в этом без конца, полости постепенно закрылись бы сами собой, под целительным действием забвения.

— Не волнуйся, она объявится, — сказал Адамберг.

— Кто?

— Абстракт.

— Рассуждая логически, — произнес Эсталер, все еще размышлявший над этой темой, — племяннику следовало бы не убивать медведя, а доставить тете его экскременты. Ведь дядя находился в животе у медведя, а не в его шкуре.

— Верно, — с удовлетворением заметил Адамберг. — Тут все базируется на представлениях племянника о его дяде и об этом медведе.

— И на представлениях тети, — добавил Данглар: его немного успокоила уверенность Адамберга в том, что Абстракт еще объявится. — Ведь мы не знаем, что ей больше хотелось получить в память о муже — шкуру медведя или его экскременты.

— Все зависит от представлений, — повторил Адамберг. — Возможно, по представлениям племянника, дух его дяди вселился в медвежью шкуру, в каждый ее волосок. А какие представления были связаны у текофага с его шкафом? Какое особое значение имели человеческие ступни для того, кто их отрезал? Чей дух вселился в деревянные полки, в пятки и подошвы? Что говорит Сток, Данглар?

— Оставьте вы в покое эти ноги, комиссар.

— Что-то они мне напоминают, — неуверенно произнес Адамберг. — Какой-то рисунок или рассказ.

Данглар подозвал стюардессу, предлагавшую пассажирам шампанское, попросил налить по бокалу ему и Адамбергу, затем поставил оба бокала на свой столик. Адамберг пил редко, а Эсталер не пил вообще, потому что от спиртного у него делался туман в голове. Когда ему объяснили, что именно для этого люди и пьют, он был глубоко потрясен. Если Данглару случалось выпить, Эсталер поглядывал на него с жадным любопытством.

— Возможно, — продолжал Адамберг, — это была какая-то не очень понятная история о человеке, который по ночам искал свои башмаки. Или он умер и являлся с того света, требуя, чтобы ему их вернули. Интересно, слышал ли об этом Сток.

Данглар быстро выпил первый бокал, отвел глаза от потолка и посмотрел на Адамберга. В его взгляде было и восхищение, и отчаяние. Иногда Адамберг сосредотачивался, сжимался, как пружина, становился грозным и опасным противником. Это случалось редко, но именно в такие минуты с ним можно было поспорить. А вот когда в голове у него вместо мозгов булькала какая-то каша — так бывало гораздо чаще, — не стоило даже пытаться втянуть его в спор. И уж совсем бессмысленно было нападать на Адамберга, когда — как, например, сейчас, под действием качки, — его мозги находились в разжиженном состоянии и он напоминал ныряльщика, чье тело и мысли совершают плавные, грациозные, но бесцельные движения. Его глаза становились похожи на бурые водоросли и вызывали у собеседника ощущение чего-то зыбкого, ускользающего, призрачного. Находясь в такие моменты рядом с Адамбергом, Данглар чувствовал себя как на морском дне, среди медлительных рыб, густой тины и колышущихся медуз, все контуры выглядели нечеткими, краски — размытыми. Проводить с ним слишком много времени было рискованно: а вдруг заснешь в этой теплой воде, увязнешь в этой липкой тине? Любой разговор на серьезную тему превращался в диалог с морской пеной или с кудрявым облачком. Данглар был очень зол: надо же было Адамбергу превратиться в некое подобие желе именно сейчас, когда он, Данглар, подвергался двойному испытанию — ехал в туннеле под Ла-Маншем и не знал, сложатся ли у него отношения с Абстракт. А еще он сердился на самого себя за то, что слишком часто забирался в туманные миры Адамберга.

Он выпил второй бокал шампанского и стал цитировать по памяти отчет Рэдстока, выбирая из него наиболее важные, не вызывающие сомнений и не слишком удручающие факты. Адамбергу этого было достаточно, он не хотел объяснять Данглару, какой леденящий ужас вызвали у него отрезанные ступни. Все эти разговоры о пожирателе шкафов, о дяде и племяннике он затеял лишь для того, чтобы отвлечься, забыть картину, представшую перед ними на кладбище, отогнать жуткое воспоминание от себя и от юного, еще не закаленного опытом Эсталера.