Читать книгу "Рассказы майора Пронина - Лев Овалов"

– Ходить к вам, конечно, могут, не спорю, – говорит она, – но если этот ребенок, который уже разбил столько ценной посуды, будет продолжать здесь бывать, я вынуждена буду обратиться в советские учреждения. Принимайте кого хотите, но пусть вам дадут комнату в другом доме, а сюда вселят более безопасного человека.

Нет, думаю, бесстыжие твои глаза, не бывать этому, не уеду я отсюда, пока не сочтусь с тобой…

– И, поверьте мне, я настою на своем, – добавляет она. – Мои коллекции важнее ваших подозрений.

Не желая обострять с ней отношения, я сделал вид, будто растерялся и даже побаиваюсь ее угроз.

– Ладно, – говорю, – не будет больше ко мне этот мальчик ходить, извольте.

Вечером звонят. Иду отворять. В коридоре старуха мне уж навстречу бежит.

– Там ваш мальчик приходил.

Выхожу в переднюю – никого. Открываю дверь – на крыльце тоже никого. Оглядываюсь. Смотрю – Виктор мой идет по улице прочь от особняка.

– Виктор! – кричу. – Витька, постой!

А он идет, не оборачивается, только рукой махнул… Догнал я его.

– Ты что? – спрашиваю. – Загордился, разговаривать не хочешь?

– Александра Евгеньевна сказала, чтобы я больше к тебе не ходил, – бурчит он.

Обидела старуха мальчишку!

– Эх ты, баранья твоя голова, – говорю. – Меня бы спросил. Я тебе по-прежнему товарищ, только положение сейчас изменилось.

Подумал-подумал я, да и поделился с Виктором своими подозрениями… Не все, конечно, сказал, но сказал о том, что не спится мне и кажется, будто собираются в особняке по ночам вредные для советской власти люди…

Глаза у мальчишки заблестели, слушает, слова не проронил.

– Лучше мне из дому теперь пореже выходить, – говорю. – Ты ко мне под окно наведывайся. Подойди незаметно и постучи тихонько по стеклу… Азбуку-то, которой я тебя учил, не забыл?

– Нет, не забыл, – отвечает. – Ты не сомневайся, Иван Николаевич, я к тебе и днем и вечером буду подкрадываться под окно.

– Вот и хорошо, – говорю. – Может статься, понадобится мне от тебя помощь…

Пожал я ему руку, и обратно к себе домой.

Часа через два слышу – постукивает в окно: «Я тут, Иван Николаевич».

Ну, думаю, отлично, связь налажена, и тоже стучу по стеклу, будто от скуки: «Все в порядке, иди спать».

С этого дня жизнь моя, надо прямо сказать, стала еще скучнее. Лишился я единственного приятеля, сижу один в доме вместе со старухой и делать мне решительно нечего. Старуха все дни напролет книжки читает, и я почитываю. Никто к ней не ходит, и чувствую я, что так никого мне и не дождаться. Понятно: и старуха, и ее «племянники» настороже – зверя в одну и ту же ловушку два раза подряд не заманишь.

Наступил октябрь. Начались дожди, стало холодновато. Откроешь форточку – с улицы дует сырой промозглый ветер. Небо серое, в тучах. В газетах тоже всякие невеселые сообщения… В общем – пасмурно.

Внешне отношения у меня со старухой вполне приличные. Она женщина умная, и себя я тоже не считаю совсем глупым человеком. Оба понимаем: зря цапаться нечего… Худой мир лучше доброй ссоры, как говорится.

Правда, оба мы начеку, оба, фигурально выражаясь, друг с друга глаз не сводим.

Как-то хлопнула парадная дверь, я к выходу, старуха у двери. Услышала, что я иду, – хлоп дверью перед самым моим носом. Показалось мне, что с кем-то она разговаривала, открыл я дверь – на крыльце никого.

– Погодой интересуетесь? – спрашивает она меня.

– Да, – говорю, – погодой. Погулять хотел, да вот дождик…

Однако по вечерам по-прежнему она захаживала ко мне. Придет, сядет на диван, кружевцо какое-нибудь вяжет, расспрашивает меня о моей жизни, сама рассказывает, как в молодости на балах танцевала… Очень мило беседуем, как самые закадычные друзья,

Как-то вечером сидела она у меня, а Виктор в окно стучит. «Эх, – думаю, – не вовремя…»

Старушка сразу встрепенулась.

– Кажется, стучат? – спрашивает.

Но я не растерялся, – чтобы лишних подозрений не было, всегда лучше поменьше от правды уклоняться.

– Это Виктор, – говорю. – Меня проведать при­шел. Я с ним теперь через форточку объясняюсь. Вот он и стучит.

Открываю форточку, кричу:

– Это ты, Виктор?

А он мне в ответ:

– Я, Иван Николаевич!

– У меня тут Александра Евгеньевна!.. – кричу ему. – Завтра поговорим!

Паренек догадливый, сообразил.

– Ладно! – кричит. – Завтра так завтра!

Вижу – успокоилась старушка.

– Вы бы пошли, погуляли с ним, – говорит.

– Я бы пошел, – отвечаю, – да простудиться боюсь.

– А все-таки неприятный ребенок этот Виктор, – говорит она. – Грубый какой-то…

– Ничего не поделаешь, – отвечаю, – без гувернантки воспитывается.

– И не мешает он вам? – спрашивает она.

– А если мешает, – отвечаю, – я постучу ему: мол, занят, не мешай, он и уйдет. – И даже набрался нахальства, думаю – не может же эта старуха азбуку Морзе знать, – и выстукал Виктору: «Приходи попозже».

Пожелала она мне приятного сна, ушла к себе.

Слышу: Виктор снова стучит, тихо-тихо: «Пришел я».

«Приходил сегодня кто-то к старухе, – выстукиваю я, – не могу к тебе выйти».

«Понимаю», – отвечает Виктор.

«Пока все», – стучу я и опять остаюсь в одиночестве.

Спать нельзя, мало ли что может случиться, читать надоело, делать нечего. Когда, думаю, эта мука кончится… За окном дождь, а в доме тишина такая, что в пору удавиться.

8

Когда же это случилось, дай бог памяти… Десятого октября, вот когда это случилось.

Хоть и похвалился я, что не спал в ту пору, все-таки случалось иногда вздремнуть, – вполглаза, как говорится, но случалось. Проснулся я утром, в комнате прохладно. Взглянул в окно – стекла запотели. Выглянул наружу – на улице серенький туман. Совсем погода испортилась, настоящая осень на дворе, грязь, слякотно, а люди по улице все идут, идут…

В те дни чувствовалось необычное оживление. Решалась судьба Петрограда. Город готовился к обороне. На случай вторжения белогвардейцев отряды рабочих рыли окопы и складывали баррикады из дров, на перекрестках устанавливали артиллерийские орудия, в окнах домов делали из мешков с землей бойницы… Белогвардейцы грозили разграбить город и перерезать рабочих и работниц, красноармейцев и матросов, и все население Петрограда готовилось дать врагу жестокий отпор.

Встал я, самому хочется на улицу, поближе к товарищам, а уйти не могу, вдруг здесь враги закопошатся…