Читать книгу "Если завтра не наступит - Сергей Донской"

Гванидзе, ноздри которого раздулись от запаха крови, чиркнул лезвием по второй руке завизжавшего Падалицы. Наступил на упавшие очки. Пнул телефонную трубку. Перехватил метнувшуюся к двери Веронику и толкнул ее обратно с такой небрежной легкостью, будто имел дело не с женщиной, а с ворохом тряпья.

– Представление только начинается, – провозгласил он. – Генрих Падылович не соврал, когда сказал, что я содрал кожу с лица одной журналистки. Но это не вся правда. – Забравшись на стол, за которым укрылся истекающий кровью Падалица, Гванидзе замер, готовясь к прыжку. – Правда заключается в том, что я поступал так почти со всеми пленниками. Сейчас вы оба убедитесь в этом.

Взвыв от ужаса, Падалица ринулся к выходу, продвигаясь вдоль стены, чтобы обогнуть стол. Спрыгнувший Гванидзе обрушился на него всей тяжестью своего тела, припечатав к облицовке камина. Дважды вонзив скальпель чуть выше поясницы противника, он развернул его к себе лицом и нанес серию колющих ударов в живот.

– Не надо, – попросил Падалица, сползая по стенке. – Это противозаконно. Зачем же так? Вы не имеете права…

Не говоря ни слова, Гванидзе опустился на одно колено рядом, продолжая орудовать скальпелем.

Некоторое время зажмурившаяся Вероника слышала лишь его сопение и слабые стоны обессиленной жертвы, но под конец Падалица издал такой душераздирающий визг, что она невольно открыла глаза.

И совершенно напрасно.

Лицо повернувшегося к ней Гванидзе походило на перекошенную гипсовую маску, забрызганную кровью. Что касается несчастного адвоката, то лица у него уже не было, совсем.

7

Веронику, сидящую на ковре в углу комнаты, затрясло, как будто сквозь нее пропустили ток высокого напряжения. Это просто сон, страшный сон, твердила она себе, пока Гванидзе тщательно вытирал скальпель и окровавленные руки об голубой пиджак убитого, а потом рылся в его карманах, откладывая в сторону найденные вещи. Завершив обыск, он выгреб из портфеля Падалицы бумаги, бегло просмотрел их и сложил на столе. Вспомнил о существовании Вероники. Поманил ее пальцем.

– Подойди ко мне.

– Нет! – Она отчаянно замотала головой. Крашеные кудряшки на ее голове встопорщились, образовав подобие волнующейся гривы.

– Подойди ко мне, я сказал, – повторил Гванидзе, сверкнув единственным глазом.

С трудом поднявшись на дрожащие ноги, Вероника получила возможность хорошенько рассмотреть лужу крови у камина и голову мертвеца, превратившуюся в кошмарный анатомический муляж с оскаленными зубами и студенистыми шариками выпученных глаз. Ее несколько раз вывернуло на ковер, но Гванидзе не оставил ее в покое. Дождавшись, пока Вероника выплюнет под ноги последнюю порцию клейкой желчи, он схватил ее за запястье, подвел к трупу, заставил присесть, а сам попятился на несколько шагов назад.

– Улыбайся, – приказал он, ловя Веронику в объектив цифрового фотоаппарата, вмонтированного в мобильник.

– Что? – тупо спросила она, уставившись на скальпель, который успел всучить ей Гванидзе.

– Улыбайся! – рявкнул он. – Хочу сделать несколько снимков на память.

Обнаружив, что подол ее рубахи пропитался кровью, Вероника вскрикнула и выронила скальпель, еще хранящий тепло рук Гванидзе. Выругавшись, он шагнул к ней. Сквозь слезы, застилающие глаза, его фигура казалась неправдоподобно огромной. Поскуливая, Вероника поползла к двери, но Гванидзе легко настиг ее, пнул под ребра и вынудил вернуться на место. Рванув на ней ночную рубаху, он грубо вытер лоскутом ее перепачканное лицо, потом возвратился на исходную позицию и предупредил:

– Если ты сейчас же не возьмешь скальпель и не поднимешь голову, я ее тебе отрежу к такой матери. Смотри сюда! – Гванидзе призывно щелкнул пальцами поднятой руки. – Веселее! Тебе ведь не привыкать позировать, а? Вот газетчики обрадуются, если заполучат эксклюзивные снимки знаменитой певицы, допившейся до белой горячки. Так что улыбайся! Улыбайся, пока я не лишил тебя такой возможности!

Вспомнив, как выглядит лишившийся лица адвокат, Вероника постаралась растянуть губы как можно шире. Поскольку они прыгали и кривились, полноценной улыбки не получилось, но Гванидзе остался доволен результатом и, наконец, позволил Веронике встать.

– А теперь отправляйся за водой и принимайся за уборку, – велел он. – Трупом я займусь сам. Только захвати на кухне клеенку. Ту, которая расстелена на столе, с розочками.

– С розочками, – механически повторила Вероника. – Зачем?

– Нужно хорошенько упаковать нашего адвоката, – пояснил Гванидзе, ощупывая взглядом Вероникину грудь, обнажившуюся под порванной рубахой.

– Я не про адвоката…

– Про розочки? Откуда я знаю, зачем? Художник намалевал.

Гванидзе пожал плечами, не понимая или не желая понимать, о чем его спрашивают. Швырнув скальпель на пол, Вероника закрыла лицо руками и тоскливо пробормотала, качая головой:

– Зачем ты поступаешь со мной так? Зачем сделал эти кошмарные фотографии? За что хочешь меня погубить?

– За что? – Вцепившись Веронике в плечи, Гванидзе затряс ее, как грушу. – Кому было велено не высовываться из дома, а? Кто меня подставил? Может, я сам пригласил в гости этого московского проныру? Почему ты не предупредила, что муж тебя будет искать?.. Почему?.. Почему, я спрашиваю?..

Ответом был перестук Вероникиных зубов, стиснуть которые не позволяла безвольно отвисшая челюсть. Когда Гванидзе надоело слушать это клацанье, он сердито оттолкнул Веронику и предупредил:

– В следующий раз не надейся отделаться так легко. У меня есть скальпель, и у меня есть твои снимки. Не забывай об этом.

– Но не могу же я всю жизнь просидеть взаперти, – всхлипнула Вероника.

Брови Гванидзе поползли вверх:

– Почему?

– Потому что я тебе не средневековая наложница!

– Неужели?

Стремительно шагнув вперед, Гванидзе с размаху отвесил Веронике пару таких оплеух, что она едва удержалась на ногах.

– Не наложница, говоришь?

Разорванная сверху донизу рубашка полетела на пол. Кожа отпрянувшей Вероники пошла пупырышками, она инстинктивно прикрылась ладонями, на ее щеках расцвели красные пятна.

– Зверь, – хрипло сказала она, почти не слыша своего голоса. Слишком громко стучало в висках, слишком сильно колотилось сердце. – Зверь, зверь, зверь!

– Тогда ты сука, – заверил ее Гванидзе, приспуская штаны. – Иди сюда, сука. Я же вижу, что тебе не терпится.

Вероника, как сомнамбула, шагнула вперед. Еще никогда Гванидзе не обращался с ней столь грубо. И еще никогда Вероника не ощущала с такой остротой, что она – всего лишь слабая женщина, с которой любой мужчина волен обойтись по своему усмотрению…

Игрушка в чужих руках…

В чужих, властных руках…