Читать книгу "Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров"

Иван все же заплакал.

Надо сказать, что он вовсе не был слабым человеком. Скорее наоборот, дух его был силен необычайно, но, как у всех сильных духом, душа была составлена из всяких нежностей, страданий, мучилась вселенскими вопросами и второстепенным отвлечением — сосуществованием с женщиной, которая не обладает сильным духом, но лишь чувствует душой наличие сего возможного духа в мужчине, ее сострадания к его выдающимся мыслям и колоссальным мукам.

Если бы Ивана спросили, почему он плачет, вряд ли бы этот огромный сильный человек объяснился доходчиво. Да и оратором он не был, даже больше молчуном слыл, а из-за этого всем казалось, что носит он в себе враждебный замысел, тем более что физиономия его внушала коренным жителям страх — рожа чеченская. Вот соседи и строчили периодически доносы в ФСБ. Однажды коллективный разум сочинил шедевр, в котором говорилось, что Иван Ласкин роет на заднем дворе их девятиэтажного дома шахту для запуска из нее ракеты «земля-земля». При всем идиотизме этого сочинительства дом единогласно подписался под новеллой и отослал ее прямиком в Кремль.

Власть вынуждена была реагировать, ссылаясь на персонифицированность депеши. Ну и перебздеть решили, памятуя о взорванных в столице домах. И тогда Ивана приняли по полной программе. Мало кто верил, что он приемный сын еврея, заслуженного военврача, дважды награжденного орденом Мужества. Зверь есть зверь!

Конечно, ничего не накопали, но, запытав чечена основательно, предложили Ивану вернуться на историческую родину. Обещали даже в Грозном отдельную квартиру.

— Я русский! — убеждал служивых мастеров Иван. — Никогда на Кавказе не был!

— Тогда езжай в Израиль! Ты еврей!

— Так то по папе, мама-то русская, а там национальность по маме! Да и приемный я, к тому же не чеченец, а афганский узбек!

От этой ситуации дурели даже в антитеррористической группе:

— Ты на себя в зеркало смотрел? Как тебе здесь жить? Изведут обыватели!

Его жалели и зла не желали.

— Я в зеркале вижу себя и не раздражаюсь, как и вы не раздражаетесь, когда смотрите на себя.

Если мы будем смотреться вместе, то вы будете видеть меня, а я — вас. Это межнациональная вражда. Но мы же в одном зеркале! А потом мы выпьем компанией, поедим вкусно, посмотримся в зеркало все вместе, после сфотографируемся радостные, и вот на фотографии — компания друзей…

Позже на одном закрытом мероприятии один из генералов специальной службы повторил эту сентенцию, не сославшись на чужое авторство. Забыл.

Время от времени Ивана оставляли в покое, как жильцы, так и спецслужбы.

Вот и сейчас он лежал возле огненной батареи и плакал, не чувствуя, как его правая щека почти зажарилась в котлету. Он вдруг понял, что его правый глаз не видит, а левый уставился в одну точку, в которой расположился муравей. Насекомое казалось огромным, вероятно, увеличенное слезой Ивана. Муравей смотрел на человека и шевелил усами. Он воспринимал гиганта как мертвое тело, как мясо и прикидывал, сможет ли перетащить падаль к муравейнику, выстроенному в углу за платяным шкафом.

Муравей не стал принимать решение, рассудив, что всегда сумеет это сделать, призвав на помощь сородичей. В этом муравьиное сообщество было идентичным сообществу дома, в котором проживал Иван. Коллективный разум.

Если есть коллективный разум, есть и коллективное безумие, подумал Иван. Слеза скатилась с его щеки, и муравей стал маленьким. Из ноздрей человека вырвался горячий воздух, и муравья снесло под диван…

Вот и меня так сдует ветром вечности, подумал Иван и ослеп на второй глаз.

Я проглотил антиматерию, думал Иван, хлопая ресницами, под которыми косили слепые глаза. Сейчас я ослеп… Наверное, с моей стороны было глупостью глотать то, о чем я понятия не имею.

Иван потерял сознание…

В ноздри ворвался запах жареного мяса.

Настя готовит, пронеслось в мозгу.

Глаза по-прежнему не видели.

Иван испугался, что ослеп навсегда. Попробовал пошевелиться, и наконец до него дошло, что это его щека, прислоненная к батарее, прожарилась well done. Теперь запах его горелой плоти вызывал отвращение, а кожа настолько приварилась, что отодрать ее от металла оказалось очень болезненным.

У Ивана путалось сознание. Его мозг оказался в состоянии дежавю. Он был уверен, что сие с ним уже когда-то происходило. Что его небритая щека уже была поджарена в другой реальности.

Из раны сочилась кровь. Она казалась жидкой и недостаточно красной. Или она так на ладони его смотрелась? Увидев свои окровавленные пальцы, он понял, что зрение вернулось. Но вернулось оно каким-то странным, словно к глазам приставили бинокль удаляющей стороной.

Ивана вырвало. Он поглядел на отторженную жидкость, но антиматерии в ней не обнаружил. Или его новое качество зрения не позволяло обнаружить искомое.

Для чего-то все это нужно! — спросил себя Иван.

Ему стало так плохо, что он свернулся калачиком и вновь прислонился спиной к батарее. На сей раз он не чувствовал ни ее жара, ни запаха гриле-ванной человечины. Его огромные стальные мышцы сотрясал озноб. Иван глядел, как по коже руки бегут мурашки. Их забег был столь медленным, такими бледными представлялись бегуны, что у больного сия картина вызывала удивление.

Щурясь, он продолжал наблюдать за забегом, став болельщиком самой бледной мурашки.

— Давай! — подбадривал он фаворитку шепотом запекшихся губ. — Не подведи, девочка!..

Его вновь стошнило. Зеленое месиво вылилось на забег мурашек.

— До Нового года осталось двенадцать дней! — возвестило соседское радио.

Иван не смог посчитать, сколько дней у него забрала антиматерия. Он не ел, не пил, не существовал… Его тело решительно направлялось к смерти, а колония муравьев, живущая под шкафом, терпеливо ждала окончательного перехода вещества из физического состояние в органическое…

А потом пришла она.

Высокая, с крупными чертами лица.

Она не закричала, увидев его, почти сгнившего, воняющего сгоревшим стейком и многодневными испражнениями. Она подошла вплотную, взяла Ивана за ступни ног и оттащила от батареи.

Он открыл глаза и сквозь перевернутый бинокль смотрел на нее.

— С Новым годом! — поздравила и взмахнула копной каштановых волос. — Ты чем-нибудь здесь питался?

От вопроса женщины его вывернуло пустотой.

— Я так и знала.

Она прошла в ванную и пустила струю воды.

Сумка, принесенная ею, была полна всем необходимым для восстановления его жизни.

Она поставила на огонь сковороду с толстым дном, вытащила из пакета куски мяса и бросила их жарить.

Иван учуял запах баранины, и желудок его вывернулся вакуумом.