Читать книгу "Абонент недоступен - Фридрих Незнанский"

– Кстати, у него в столе кроме убийственных вещественных доказательств – настоящие мексиканские сигареты, твои, кстати, Миша, любимые.

– О! Это уже иной коленкор.

– Можешь покурить, но не очень-то расслабляйся, – Проскурец погрозил пальцем. – Омельченко – хитрая лиса. Возможно, ты таких хитрецов в жизни своей еще ни разу и не встречал.

– Ничего, прорвемся, – сказал Миша, показывая сжатую в кулак ладонь – а-ля «рот-фронт».

Проскурец выслушал еще несколько реплик от своих коллег, которые по большей части были обеспокоены судьбой компании, что естественно, а значит, и своей собственной. После чего завершил заседание.

Вернувшись в кабинет, он собрался позвонить Лене, но вспомнил, что та сегодня встречается с адвокатом.

Лена и Гордеев сидели в кафе «Сатурн» друг против друга. Они решили не засиживаться в официальных стенах юридической консультации, даже несмотря на одуряющий запах кофе, а предпочли взяться за старое – продолжить импровизированное застолье, начатое на борту аэробуса. Гордеев отметил, что Лена выглядит хорошо до ослепительности, причем при всей скромности ее нарядов, которые на самом деле только подчеркивали ее естественную привлекательность.

– Послушайте, – начал Гордеев, после того как Лена изложила ему суть дела, – неужели Владимир Волков действительно ваш отец? Это просто невероятно.

– Что невероятно?

– После того как мы с вами виделись в последний раз, ну, то есть в первый, в самолете по дороге в Россию, мой друг случайно включил радио, и на нас обрушилась информация об убийстве именно Владимира Волкова.

– Даже так. Значит, наша встреча – действительно судьба.

– Вам тоже так показалось?

– Да, именно так и показалось.

– Что ж, я ничего не могу сделать, кроме как взяться за защиту обвиняемого. Вам не знакома фамилия следователя?

– Почему же? У Виталия Федоровича она просто не сходит с уст. Омельченко.

– Да ну?

– Что «да ну»? Вы с ним знакомы?

– Еще как! После университета сидел с ним в одном кабинете.

– Как это в одном? У вас же другие приоритеты. Вы же защитник, а он – обвинитель.

– Все так. Но до того как я стал адвокатом, я служил следователем в прокуратуре.

– Вот уж никогда бы не подумала.

– Не похож?

– Еще не решила, но как-то у меня в сознании это не укладывается.

– Ничего, привыкнете.

– Как же вы так быстро переориентировались? Насколько мне известно, в прокуратуре с обвиняемыми не очень-то церемонятся, рубят лес направо и налево. Может быть, вы хотите сказать, что я не права? Тогда скажите.

– Вы действительно не совсем правы. Везде все зависит от людей. Ничего не поделаешь, мы привыкли судить о месте по человеку, который это место занимает. Но это не всегда верная точка зрения.

– Ладно, тогда – разубедите меня. Покажите мне верную точку зрения. А то я что-то совсем запуталась. Заодно расскажите, что на самом деле происходит с нашей страной. Мне из-за бугра ее что-то было совсем не видать, хотя в Чикаго сейчас русских, наверно, больше, чем самих американцев. Плюнь – попадешь в Толика или в Сашу.

– Разубедить вас – сущий пустяк. Другое дело – самому понять. У меня в голове такая же каша, что и у вас. Хотя из уст адвоката это, скорее всего, должно звучать устрашающе. Но уверяю вас, никто не знает, что с нами происходит. Что-то происходит, вот и все. Одни на каждом шагу трубят о жидомасонском заговоре, другие – о большевистском реванше. Но ни у тех, ни у других нет и не может быть никаких основательных доводов для своих обвинительных доктрин. Никому не приходит в голову, что это просто историческое развитие, что человечество развивается в согласии с движением всего мира.

– Цель – ничто, движение – все, что ли?

– Мир стремится к равновесию. Если Соединенные Штаты собрали под свои орлиные крылья все лучшие мировые умы, то тем самым обделили другие места.

– Знаю, я сама жертва brain drain – утечки мозгов.

– Вся Америка – типичный результат утечки мозгов.

– Скорее, не типичный, а уникальный, – добавила Лена.

– Не спорю. Возможно, вы и правы. Даже согласен, уникальный. Кому из здравомыслящих людей сегодня придет в голову обвинять Америку в том, что у нее там так здорово, замечательно и так далее, и что туда каждый мало-мальски способный и не ленивый индивид устремляет свой взор?

– Да, вы правы. Я сама рванула туда, потому что мне надоело смотреть в раздолбанный микроскоп, которым пользовался еще сам Авиценна. А в Америке я получила все новомодные хай-теки. Как бы там ни было, а Америка – это пример человечеству, каким должен выглядеть мир.

– А вот тут-то вы и заблуждаетесь, – сказал Гордеев и положил на стол свою тяжелую ладонь. – Но хватит об этом. Не будем превращать наш деловой разговор в бесконечную дискуссию. Вернемся к нашему делу.

– Да, я с вами полностью согласна. Но только наш разговор мне почему-то не кажется бесконечной дискуссией. Все очень интересно. Я бы хотела его продолжения.

– Как-нибудь потом. Сейчас я должен вести себя как профессионал.

– Хорошо, – улыбнулась Лена. – Ведите!

Гордеев поудобнее уселся на стуле, приняв правильный, по его мнению, вид – прямая спина, чуть приподнятый подбородок.

– Итак, – начал он, – мне и вам пока ясно одно: Проскурца круто подставили. И не может быть, чтобы этого не понимал Омельченко. Этот жучара сечет все на свете.

– Вы так думаете?

– А вы разве нет?

– Во всяком случае, я об этом догадывалась. Но не решалась делать выводы. Да и не было оснований их делать. Мой отец на том свете, вот и весь вывод. Искать преступника – дело следственных органов.

– И мое.

– Ваше?

– А чье же еще?

– А как же защита обвиняемого? Презумпция невиновности и все такое?

– Погодите, дойдем и до этого. У таких людей, как Омельченко, принцип один – тебя подставили, значит, сам и виноват. Виноват в том, что вовремя не предпринял ничего такого…

– Чего «такого»?

– Не знаю. Насколько я понимаю, Проскурец ничего не предпринял.

– Он даже не мог предположить подобной развязки.

– Ну вот и попался. Презумпция же невиновности для следственных органов – пока еще пустой звук. Этим, как правило, очень часто пользуются преступники. Просто сплошь и рядом. На каждом шагу. И если честно, именно эта прореха в нашем законодательстве заставила меня податься в адвокаты. А раньше, тысячу лет тому назад, я был «важняком».

– Кем, простите?

– Это вы простите. «Важняк» – следователь по особо важным делам. Точно такой же, как и Омельченко.