Читать книгу "Женись на мне - Ирина Степановская"

Я поняла: все то, что за бортом моего собственного круга, – суета сует. Спасать себя надо самой. Гнезда не вьют поздним августом. Потому что уйдет время Девы. В глупом романе не спрятаться от одиночества. И я не буду тратить время на моего Героя. На человека-спрута, уже имеющего гнездо, но вбирающего в свой круг Дев, как мой муж вбирает в себя свой завод.

Я займусь собой. Своей внешностью и карьерой. Куплю новые туфли и прочитаю массу нечитаных книг. Пойду на массаж и в бассейн. В общем, сделаюсь человеком. Опять, как до той поры, когда некогда стройный и добрый мужчина подошел ко мне на песчаном балтийском пляже и сказал, что никогда еще не встречал такой замечательной девушки. И стоит ли реконструкция его завода стольких хлопот. А пока… Пока я подошла к своему Герою, вопросительно смотрящему на меня и размышляющему, соглашусь я или не соглашусь. Подошла очень близко, сняла с его поднявшегося ко мне лица очки и крепко поцеловала. Не боясь больше упасть в любовь.

Он здорово удивился.

– Не думайте обо мне плохо, я сделаю хорошую статью! Вам понравится! – сказала я после поцелуя, собрала свои шмотки и спокойно ушла. Я была уверена – за порогом меня ждали. Перед дверью я оглянулась. Он смотрел на меня так, будто изо всех сил хотел вспомнить, где же он все-таки меня видел.

Август 2000 года

День рождения

В этот день девчонки из отдела социально-бытовых проблем привели в газету психолога-француза. Психолог был с именем, старенький, лысенький, худощавый. Говорил он так, что переводчица еле успевала переводить: захлебывался словами, глаза его блестели, маленькие сухие ручки в старческих пятнах с тщательно подпиленными ноготками летали в воздухе. Тем не менее его энтузиазм собрал массу слушателей. Подтянулась к группе заинтересованных полная дама из отдела культуры, прибежала в мотоциклетном шлеме девочка, которой только-только поручили писать о спорте. Даже ужасно худая и злющая незамужняя грымза, отвечающая за кулинарные рецепты и советы домохозяйкам, и та вышла из-за своего стола и подошла послушать. Действительно, слушать было о чем. Секс во Франции перестал быть первостатейной темой. Психолог говорил о любви.

Тема была затасканна и одновременно бессмертна. Вера сидела немного в стороне у окна и вела в газете постоянную рубрику экономических новостей. Громкая речь француза, сбивчивый, невнятный перевод пришедшей с ним длинноногой девушки, на которую он взирал с восторгом, отвлекали Веру от дела. Вероятно, кто-то французу сказал, что в России сексу нет места, и поэтому речь его была посвящена исключительно любви романтической. Начал он, во всяком случае, от Петрарки, который, по его словам, пребывая в возрасте девяти лет, умудрился встретить Лауру, многодетную мать семейства, проходившую по Понте-Веккио в окружении всех своих детей. И платонически влюбился в нее на всю оставшуюся жизнь, что, вероятно, очень раздражало мужа госпожи Лауры, если он об этом доподлинно знал. Кроме того, Петрарка еще посвящал ей неприличные стихи, которые называл сонетами. Вера это слушала-слушала, оставив на время свою колонку, а потом, разозлившись, вышла в коридор покурить.

– Елки зеленые! – громко сказала она, обращаясь к портрету Пола Маккартни, украшавшему большой настенный календарь, висевший в холле. – Мужчина – это тот, кто вечно хочет секса. Нет секса – нет мужчины. Об этом еще Хемингуэй писал, не считая воплей всех без исключения сегодняшних газет и журналов.

Пол Маккартни вежливо, как и подобает настоящему англичанину, улыбнулся ей с портрета неопределенной улыбкой. Взгляд Веры упал ниже его лица, на цифры текущего месяца, и воспоминание о том, какой сегодня был день, словно молотком стукнуло Веру по голове. Сегодня как раз был день рождения ее троюродной тетки Лиды.

– Батюшки мои! – воскликнула Вера и нащупала в кармане свой сотовый телефон. – Ей же сегодня исполнилось шестьдесят лет! Круглая дата! Я обязательно должна съездить ее поздравить!

Положение осложнялось тем, что тетка Лида жила за городом. Частично из-за этого Верины родители тетку и не любили. Собственно, она-то как раз их родственницей и не была. Маминым троюродным братом был теткин муж, умерший уже лет двадцать назад.

– Это она способствовала тому, что он начал пить, – говорила Верина мама. – Федя был человеком мягким, интеллигентным, противостоять ей не мог. Пьянство для него было скрытой формой протеста! Зачем только он на этой Лидке женился! Привез ее в Москву откуда-то из деревни… Один ее темперамент что стоил! Как начнет хохотать во всю глотку и дрыгать ногами, хоть святых выноси! И квартиру его прекрасную она профукала!

При упоминании о квартире Верина мама всегда скорбно поджимала губы. Еще бы, прекрасную квартиру в центре Москвы после смерти мужа тетка умудрилась променять на старую дачу какого-то композитора, и даже не в элитном дачном поселке в двух шагах от Москвы, а на задворках области, по дороге на Ярославль, откуда на электричке надо было пилить чуть не два часа.

– Поэтому и Ниночка жизнь свою не могла устроить! – пожимала плечами мама. – Кого же она там, на этих задворках, могла найти? Что с того, что природа там изумительная? На природе можно найти или пьяных, или маньяков. А женихов надо искать в институтах, в офисах, в ресторанах. Кто же Ниночку из института поехал бы на электричке в такую даль провожать? Теперь таких героев уж нет. Время не то, герои перевелись.

И правда, Ниночка, окончив институт, замуж так и не вышла. Немного поработала у себя в поселке на какой-то фабрике, а потом, когда фабрику закрыли, стала преподавать математику в местной школе. Ее зарплата, да эпизодические частные уроки, да пенсия матери, вот был и весь их бюджет. Старый большой дом теперь требовал ремонта, и Ниночка с матерью иногда с осени до весны пускали в лишнюю комнату квартирантов. В основном молдаван, приезжающих в Москву и Подмосковье на заработки.

– Разве можно сейчас кого-то пускать в дом? – поджимала губы Верина мама. – Прежде чем слесарю из домоуправления дверь открыть, десять раз сомневаешься. А тут пустить на постоянное жительство совершенно чужих людей! – И она долго укоризненно покачивала хорошо уложенной головой.

– Да что у нас брать-то? Старое пианино, что ли, что еще от композитора осталось? – громко хохотала в телефонную трубку тетка Лида. – А зарплату мы тут же проедаем, у нас и денег-то наличных в доме никогда не бывает. Мы с Нинкой, как в войну, все деньги на запасы тратим. Крупа, макароны да мыло – вот и все богатство. У нас в доме брать нечего, но зато и голова об этом не болит! – Тетка Лида была женщиной крупной, здоровой, налитой и намекала на постоянно страдающую головными болями хрупкую мужнину родню. И Ниночка тоже внешностью и характером пошла в отца, матери не возражала, к жизни своей относилась спокойно, никогда не жаловалась, и никто не знал, счастлива она или нет.

Не знала об этом и Вера. Но тетку свою троюродную и сестру Ниночку Вера любила. Впрочем, какая уж Ниночка была ей сестра, так, седьмая вода на киселе, скорее подруга. Ниночка была ее, Веры, старше и часто ее опекала. Особенно в студенческие годы, когда Вера с целой компанией своих приятелей в любой момент могла нагрянуть к тетке на дачу и пировать там, беситься и развлекаться по нескольку дней, Ниночка не давала ей переступить известные грани. Родители Верины про эти разгульные набеги с выпивкой и закуской не знали, Вера просила тетку не говорить, и та свято держала слово. Неизвестно, было ли самой тетке приятно оказаться в шумном кругу веселящейся молодежи, или она думала выдать Ниночку замуж за кого-нибудь из Вериных знакомых, только тетка всегда радушно принимала у себя Веру и ее гостей. Никогда не ругалась за вытоптанные грядки, а если кто-либо из молодых людей перебирал спиртного, тетка от души над ним хохотала и уводила голубчика спать. Зато наутро так над ним едко иронизировала, что проштрафившемуся становилось неудобно и он больше не повторял такого безобразия.