Читать книгу "Депутат от Арси - Оноре де Бальзак"

После этого Симон изложил историю выборов в Арси за двадцать лет. Одобрив неизменное переизбрание Франсуа Келлера, он заявил, что все же настало время свергнуть иго дома Гондревилей. Арси больше не должен быть ни вотчиной либералов, ни вотчиной Сен-Синей. Сейчас во Франции возникают передовые течения, которых Келлеры не представляют. С тех пор как Шарль Келлер стал виконтом, он принадлежит двору и уж, конечно, не сможет поступать независимо; ибо выставляющие здесь его кандидатуру видят в нем прежде всего преемника его отца и будущего пэра Франции, а не преемника депутата, и т. д. и т. д. Словом, Симон представлялся своим согражданам в качестве достойного кандидата, обязующегося восседать в палате рядом со знаменитым господином Одилоном Барро и никогда не изменять славному знамени прогресса.

Прогресс — это одно из тех слов, за которыми в ту пору стояли не столько идеи, сколько лицемерные и честолюбивые замыслы; ибо после 1830 года оно уже не выражало ничего, кроме притязаний неких изголодавшихся демократов. Но на жителей Арси это слово все еще производило сильное впечатление и придавало вес тому, кто писал его на своем знамени. Объявить себя сторонником прогресса означало быть во всем философом, а в политике — пуританином. Вы тем самым подтверждали, что стоите за железные дороги, макинтоши, исправительные тюрьмы, деревянные мостовые, освобождение негров, сберегательные кассы, башмаки без шва, газовое освещение, асфальтированные тротуары, всеобщее избирательное право, сокращение цивильного листа. И наконец, что вы против договоров 1815 года, против старшей ветви Бурбонов, против Северного Колосса, коварного Альбиона, против всех, хороших или плохих, мероприятий правительства. Итак, слово «прогресс» могло в равной мере означать и «да» и «нет»... Это был как бы реставрированный либерализм, новый лозунг для новых честолюбцев.

— Насколько я понимаю, — сказал Жан Виолет, чулочный фабрикант, купивший два года тому назад дело Бовизажа, — мы пришли сюда затем, чтобы пообещать всеми доступными нам средствами помогать избранию в палату господина Симона Жиге вместо графа Франсуа Келлера. Если мы все согласны объединиться для этой цели, то нам остается только сказать «да» или «нет».

— Это было бы слишком поспешно! Политика так не делается, иначе это уже не политика! — вскричал Пигу, в то время как в зал входил его дедушка, старик восьмидесяти шести лет. — Предыдущий оратор уже предрешает то, что, по моему слабому разумению, должно сегодня только еще обсуждаться. Прошу слова.

— Слово предоставляется господину Ахиллу Пигу, — сказал Бовизаж, которому наконец удалось произнести эту фразу со всем своим муниципальным и конституционным достоинством.

— Господа, — начал маленький нотариус, — если есть в Арси дом, где не следовало бы восставать против влияния графа де Гондревиля и Келлеров, то именно этот дом... Достойный полковник Жиге здесь единственный, кто может считать себя ничем не обязанным сенатору, ибо, разумеется, он ни о чем не просил графа де Гондревиля, тот сам вычеркнул его из списка осужденных на изгнание в тысяча восемьсот пятнадцатом году и выхлопотал ему пенсию, которой полковник пользуется и поныне, — и все это без каких-либо шагов со стороны высокочтимого господина Жиге, красы и гордости нашего города...

Эти лестные для старца слова были встречены одобрительным шепотом.

— Но, — продолжал оратор, — милости графа так и сыпались на семью Марион. Без его покровительства покойный полковник Жиге никогда бы не командовал жандармерией департамента Об. Покойному господину Мариону не быть бы председателем суда, если бы не поддержка графа, перед которым я лично всегда буду чувствовать себя в долгу... Поэтому вас не удивит, что я здесь, перед этим собранием, выступаю в его защиту! И во всем нашем округе не много найдется людей, которые бы не пользовались благодеяниями этой семьи... (Глухой ропот.) Перед нашим собранием предстает кандидат в депутаты, и я вправе рассмотреть его жизнь, прежде чем облечь его моим доверием, — с жаром продолжал Ахилл. — Я не хочу, чтобы моим избранником был человек неблагодарный, ибо неблагодарность подобна несчастью — одна неблагодарность влечет за собой другую. Мы служили, говорите вы, трамплином для Келлеров? А то, что я здесь слышал, заставляет меня опасаться, как бы мы не стали трамплином для Жиге. Мы живем в век положительных знаний, не правда ли? Так вот, рассмотрим, каковы будут для округа Арси последствия избрания Симона Жиге. Вам говорят о независимости? Симон, которого я отвергаю в качестве кандидата, — мой друг, он друг всех, кто здесь слушает меня, и я лично весьма был бы рад видеть его оратором левой, восседающей между Гарнье-Паже и Лафитом; но что от этого выиграет наш округ?.. Ничего. Округ потеряет поддержку графа де Гондревиля и Келлеров. А мы все на протяжении пяти лет будем постоянно нуждаться в этой поддержке. Когда мы хотим освободить от воинской службы какого-нибудь парня, вытащившего несчастливый номер, мы идем к госпоже де Карильяно, супруге маршала. Мы нередко прибегаем также к авторитету Келлеров и многие дела предпринимаем по их указанию. Старый граф де Гондревиль ни разу не отказывал нам в своей помощи; достаточно быть уроженцем Арси, чтобы проникнуть к нему, не дожидаясь часами в прихожей. Эти три семейства известны всем жителям... А где казна дома Жиге и каково будет его влияние в министерстве?.. Каким кредитом будет он пользоваться на парижской бирже? Если мы захотим вместо нашего дрянного деревянного моста построить каменный, сумеет ли Жиге добиться от департамента и от правительства необходимых средств?.. Избрав Шарля Келлера, мы продолжим тот дружественный союз, который до сих пор приносил нам столько выгод. Избрав достойнейшего Симона Жиге, моего дорогого друга и школьного товарища, мы будем терпеть убытки до тех пор, пока он не станет министром! Но я, зная его скромность, уверен, что он не станет спорить, если я позволю себе усомниться в его назначении на этот пост! (Смех.) Я пришел на это собрание, чтобы воспротивиться шагу, который считаю пагубным для всего нашего округа. Шарль Келлер, скажут мне, приверженец королевского двора! Тем лучше! Нам не придется тратиться, чтобы воспитывать из него политика; он знает дела и нужды нашего края, знает все, что необходимо знать в парламенте, и более подходит для роли государственного деятеля, чем мой друг Симон, который не претендует на то, чтобы играть роль Питта или Талейрана в таком глухом городишке, как наш Арси...

— Дантон был из Арси! — воскликнул полковник Жиге, приведенный в ярость этой меткой импровизацией.

— Браво!.. — Его возглас послужил знаком для овации: все шестьдесят избирателей зааплодировали.

— Умный старик мой отец, — шепнул Симон Жиге Бовизажу.

— Не понимаю, — сказал, весь побагровев и порывисто вставая, старик полковник, — для чего нужно из-за этих выборов копаться в наших отношениях с графом де Гондревилем. Мой сын получил свое состояние от матери, он ничего не просил у графа де Гондревиля. И без графа Симон был бы тем, что он есть: сыном артиллерийского полковника, награжденного чинами за боевые заслуги, адвокатом, который никогда не изменял своим убеждениям. А я сказал бы графу де Гондревилю прямо в лицо: «Мы выбирали вашего зятя в течение двадцати лет, а нынче мы хотим показать, что делали это по доброй воле, и обращаемся к уроженцу Арси, дабы все видели, что былой дух революции тысяча семьсот восемьдесят девятого года, которому вы обязаны своим богатством, все еще жив на родине Дантонов, Маленов, Гревенов, Пигу и Марионов...» Вот оно как!