Читать книгу "Новая инквизиция - Александр Щеголев"

Части мышечной ткани не хватает. Весьма значительной части.

Пардон, а где голова? Куда задевал друг Фагот столь важную деталь организма?

Вот и она. На почётном месте, в биде. Мог бы и в холодильник сунуть. Обидно, такая славная черепушка, – и провалялась не меньше полусуток в тепле… А головы, как и осетрина, имеют одну свежесть, первую и последнюю, хоть чёрной икры и не мечут…

Извлечённый из биде смотрит на меня мёртвым взглядом. А каким, собственно, ему смотреть? Не профессор Доуэль, в конце концов. Кстати, автор того триллера про говорящую голову жил и умер в нескольких кварталах отсюда. Бывают в жизни интересные совпадения.

Ну так добавим ещё одно. Обозначим таинственного незнакомца кодовым наименованием «Доуэль». До выяснения настоящих анкетных данных.

Та-а-к… Блондин, лет тридцать пять – сорок. Особая примета – горизонтальный шрам на лбу. Заживший, но относительно свежий. Похожий на след от вскользь царапнувшей пули. Да, надо быть раненым в голову, чтобы поворачиваться спиной к Фаготу при отсутствии свидетелей…

Итак, херр Доуэль, я сыграю с вами в маленькую салонную игру. Не знаю, как её называют шарлатаны-френологи – но, наверное, уж придумали какое-никакое название. А я Академию Высшего Разума не заканчивал, астральных дипломов не имею. Я – практик-самоучка. Но знаю, что голова – самый болтливый орган человека. Даже мёртвая – если, конечно, отделена от тела сразу после смерти. Иначе эхо последних мыслей тонет в воплях не желающих умирать органов, сигнализирующих мёртвому мозгу о своём бедственном положении.

Пальцы нежно гладят светлые волосы. Кто ты, друг? Зачем пришёл сюда и как погиб? Ответь мне, старому своему другу, ты знаешь, как я тебя люблю, какие секреты могут быть между друзьями… Мы сейчас с тобой одно, одно целое – ты и я…

Ничего. Пустота. Потом – боль, короткая и раздирающая на части. Потом – удивление, безмерное удивление. Снова ничего. Пустота. Темнота.

Голова выскользнула у меня из пальцев. Стукнулась о кафель. А следом на пол ванной сполз я.

Сидел долго. Мыслей не было. Сил тоже. Время исчезло. За ним исчезло все остальное.

Все вернулось – медленно, неохотно.

Я встал, пошатнулся, шлёпнулся обратно. Встал снова, держась за ванну – я вообще-то упрямый. Долго ловил губами струйку из крана. Сказать, что мне было плохо – значит приукрасить действительность на несколько порядков…

Одежда липла к потному телу. Внутренние органы затеяли игру не то в прятки, не то в пятнашки – по всем закоулкам организма. Сердце, впрочем, не пряталось, но явно заболело манией величия. Вообразило себя высокочастотным генератором. Я попробовал сосчитать пульс и бросил безнадёжное занятие…

Минут десять я потратил на подавление бунта собственного тела. На жёсткую зачистку. В результате смог ходить, хоть и не слишком быстро. И соображать, хоть и со скрипом. Детали организма, ответственные за прочие процессы, не ощущались. Исчезли. Примерно так куда-то исчезает щедро обезболенная стоматологом челюсть.

Самое главное – все напрасно. Хотя отсутствие информации – тоже информация. Свои мысли покойный блокировал, причём до самой смерти – и этот блок пережил его. Интересно.

А все остальное – ерунда. Ну, боль… Так ведь известно, что сердце богато нервными окончаниями. Удивился удару в спину – тоже понятно. Обычно люди искусства в спину бьют в фигуральном смысле. Не ножом. Фагот был редким исключением.

Не стоило тратить силы на дурацкую некромантию…

Потому что остался без ответа вопрос: кто вы, профессор Доуэль?

Вопросов не вызывает другое – если в течение часа я не получу дозу, одним трупом в этой квартире станет больше. Угадайте с трех раз, чьим…

Придётся плюнуть на риск и совершить небольшую прогулку. Доползти как-нибудь до бульвара…

С мертвецами я прощаться не стал. Скоро увидимся.

На мой жест остановилась третья по счёту машина – «вольво» с тонированными стёклами.

– Подвезёте? – спросил я, улыбнувшись как можно обаятельней и держась за открывшуюся дверцу – ноги подкашивались.

Водитель – молодой, но заплывший жиром – кивнул, похотливо улыбаясь. Больше в салоне никого не было.

Отлично. То, что надо. Мой покойный друг Фагот всегда предпочитал молоденьких девушек. А мне без разницы. Мне нужна доза.

Дела минувших дней – IIНоябрь 1980 года. Детство Фагота

По телевизору показывали новую киноэпопею о войне.

«Блокада» – четыре полнометражных цветных фильма. Для советских зрителей, не избалованных потоком западных лент, – событие. На просмотр собралась вся семья Маратика – он сам, родители, бабушка.

Бабуля пережила блокаду – и наблюдала с особым, пристрастным интересом за действием, разворачивающимся на экране. А там все шло своим чередом: танки фон Лееба (наши Т-54, обшитые фанерой и размалёванные крестами) были остановлены героическими защитниками Ленинграда, тревожная осень перешла в кошмарную зиму, товарищ Жданов с болью в сердце очередной раз урезал хлебные нормы, а истощённые рабочие падали в голодные обмороки у станков…

– Нашнимали… – прошамкала бабуля, когда по экрану замелькали финальные титры. – Што бы они шнали, молокошошы…

Когда она замолкала, бескровные губы проваливались внутрь рта – и внук вздыхал с облегчением. Потому что когда рот открывался – виднелись два последних зуба – длинные, жёлто-коричневые, торчащие из гладких влажных дёсен нижней челюсти. Бр-р-р…

– Как же, фешли они мертфякоф шереш фешь город на шаношках, – шипела старуха. – Иш парадной ваташ-шат, на шугроб полошат – и лешат те до фечера, шавернутые. Днём-то не трогали… Штешнялишь. А утром глянешь – рашфернуты, мяшо пофырешано… Хотя што там ша мяшо, шешшкое, шилы одни…

Невестка – мать Маратика – глядела на старуху с тихой ненавистью. Но молчала. А мальчик смотрел бабуле в рот в прямом смысле слова, не мог оторваться от гипнотизирующего зрелища: кожистая щель сменяется бездонным провалом, зубы торчат двумя одинокими часовыми…

– Опять вы, мама, за свои бредни, – зло сказал отец. – Шли бы вы… спать, время позднее…

Старуха пошаркала в свою комнату.

…Через две недели Маратик вернулся из школы, прошёл на кухню, – бабуля сидела за столом, что-то жевала.

Внук замер, не веря глазам. Рот старухи был полон зубов. Белых. Острых. Страшных. Бабушка широко улыбнулась.

Он выбежал с криком – истошным, рвущим перепонки. Мать, примчавшаяся из ванной, ничего не поняла в рыданиях сына:

– Там… там… там… Кровь!!!

Действительно, по сверкающим белизной зубам размазались несколько алых капель. Новый протез натирал десны. Всего лишь.

Глава пятая

Знаменитый царскосельский карнавал должен был начаться на следующий день. Сейчас в городе шли последние приготовления, превращавшие скверы, бульвары и парки в арену грядущего праздника.