Читать книгу "Дьявол в руинах - Триша Вольф"

меня не касается.

Тонкие морщинки вокруг ее рта становятся глубже, а черты лица становятся суровыми.

— Помолвка твоей сестры — это абсолютно твоя — и наша — забота, Доминик Рауль Эрасто. — Ее ноздри раздуваются при резком вдохе. — Все зависит от того, за кого выйдет замуж Брианна, мой дорогой сын.

Я не уверен, что вызывает у меня еще большее раздражение: то, что Эленор назвала меня по имени моего отца, или то, что она обратилась ко мне по поводу сестры.

Мое следующее действие после этого гребаного бала — направиться прямиком в гостевой домик и выпотрошить Джино. Это гораздо более мудрый выбор, чем опрашивать гостей в поисках мужчины, которому Бри была обещана, и протыкать его лезвием.

Я подавляю гнев и выпрямляю спину, выпрямляясь в полный рост.

— И почему он до сих пор этого не сделал? — спрашиваю я, поворачиваясь к Эленор.

— Что?

— Почему Кассатто официально не объявил об этом?

Моя мать разглаживает рукой свое черное платье с блестками, прежде чем окинуть хищным взглядом танцующих и смешавшихся гостей.

— Все, что я смогла узнать от Эрнесто, это то, что с контрактом возникла задержка, — говорит она. — Ты же знаешь, как это бывает, нужно проработать мелкие детали. Но я подумала, что ты должна знать, что это произойдет.

Выражение беспокойства на морщинистом лице моей матери говорит о многом. Всегда наблюдательная Эленор боялась, что я впаду в ярость от ревности и проткну глаз поклоннику Бри.

Моя мать никогда не обвинила бы меня в том, что я питаю запретное влечение к своей сводной сестре; она слишком осторожна для этого. Но она сделала бы все, что в ее силах, чтобы разубедить меня своим собственным тайным способом.

Поскольку, во-первых, это помешало бы ее планам.

И, во-вторых, она еще не готова похоронить своего единственного сына.

Когда я не стал опровергать ее завуалированное замечание, она продолжила:

— В тебе столько моего упрямства, Ник. И, боже упаси, столько нетерпеливости твоего отца. Ужасное сочетание. Не будь таким близоруким и думать только о краткосрочной перспективе. Ты смог подавить свою гордость и посвятить себя Эрнесто…

У меня вырывается издевательский смешок.

— Я был вынужден, — говорю я, обнажая зубы в плотоядной улыбке. — Ты не оставила мне другого выбора, дорогая мама.

Мои слова — чистая правда, и все же крошечная заноза вины терзает мое каменное сердце.

Это не единственная причина, по которой я поклялся в верности Кассатто.

Нахмурившись, мать говорит:

— Ты сделал это, несмотря ни на что, чтобы сохранить свою жизнь. Так что ты можешь подыграть мне еще немного, пока, наконец, не придет наше время, Ник.

Ее маска возвращается на место. Не золотая, которую она держит в руке, а холодная и бессердечная маска любовницы мафиози, воспитанной в самых суровых условиях.

Я опускаю взгляд на пустой хрустальный бокал на стойке бара и опрокидываю его. На дне плещутся последние капли янтарной жидкости, такого же прекрасного цвета, как ее глаза.

У меня нет другой причины быть здесь сегодня, кроме как подвергать себя пыткам.

Словно прочитав мои мысли, Эленор говорит:

— Когда помолвка станет достоянием общественности, все, особенно Эрнесто, должны будут одобрить брачный контракт твоей сестры. Тот, кому она была обещана, встанет у власти, когда Эрнесто падет, а до этого ты не можешь представлять угрозу для мужа Брианны, Ник. Вот как мы играем на победу.

Слово «сестра» проникает глубоко в мою плоть. У меня возникает внезапное желание вытащить нож и вырезать его.

Моя рука сжимает бокал. Порезы на костяшках пальцев пульсируют раскаленным добела жаром.

— Как скажешь, мама.

— Ты будешь доном, любимый. — Она ободряюще касается моей руки, ее тон уверенный. — Я уже однажды убедилась в этом, и обещаю… — Ее слова обрываются на полуслове, заставляя меня оглянуться через плечо.

— А вот и наша чудесная семья, — бормочет она себе под нос. Моя мама делает глубокий вдох и оживляется, нацепляя на лицо привычную улыбку. — Ник, не забудь поздравить свою сестру с днем рождения.

Это напоминание пронзает меня насквозь. На этой неделе Бри исполнилось восемнадцать. Два года я подвергал цензуре свои мысли, заставлял себя отвести блуждающий взгляд от ее тела, и вот теперь один из барьеров, который держал меня в узде, внезапно рухнул.

Кассатто направляется в нашу сторону, ведя за собой дочь. Его охранники выстраиваются позади него широкой дугой. При необходимости прикрывают, но создают иллюзию, что Кассатто — сильный босс, который может сам за себя постоять. Не обращайте внимания на его слабые ноги, которые выдают его растущую физическую слабость.

Молодая женщина, которую он держит под руку, здесь не для того, чтобы выразить свое глубокое уважение к дочери; она — опора, которая помогает ему держаться на ногах.

Я достаю из внутреннего шва своего смокинга черную маску. Натянув шнурок на голову, я надеваю маску на глаза и целую маму в щеку.

— Не волнуйся, мама, — тихо говорю я. — Если твой муж станет слишком обременительным, всегда можно попросить Кросса нанести ему визит. Хотя, учитывая репутацию Кассатто, на этот раз вам обоим придется проявить больше изобретательности, чем лестничный пролет.

Она бросает на меня предупреждающий взгляд, но быстро берет себя в руки, прежде чем наша «семья» приблизится к ней.

Хотя я все это время знал правду, мы никогда открыто не говорили о том, что Эленор наняла киллера, чтобы смерть моего отца выглядела как несчастный случай.

Но вот мы здесь, и нет более ироничного случая, чем маскарад, чтобы начать снимать маски.

Когда Кассатто приближается, я склоняю голову в почтительном приветствии. Он протягивает свою обветренную руку, и я принимаю рукопожатие, жест вынужденный, несмотря на то что мы вели себя в основном вежливо для наблюдателей, поскольку он надел кольцо на палец моей матери и украсил мою спину шрамами.

Я поворачиваюсь к Бри, мои предплечья напряжены. Я тут же жалею, что не забил Джино до смерти, когда встречаюсь с ней взглядом сквозь маски, скрывающие наши лица. Глубина этих янтарных глаз пронзает мою душу, и я хочу жестоко убить человека, который будет смотреть в них каждый день.

Я наклоняюсь и целую ее в щеку. Исходящий от нее аромат гардений по вечерам обжигает мои рецепторы расплавленной, разрушительной силой. Я сжимаю челюсти и отстраняюсь, моя рука сжимается в кулак.

Как будто я проклят. В тот момент, когда она появляется в поле моего зрения, каждая мучительная история и стихотворение, от которых я смог убежать, когда похоронил своего отца, шепчутся мне на ухо. О преследующих глазах, мстительных ангелах и