Читать книгу "Хроники Перепутья - Алиса Аве"

На столе стоял розовый сервиз, мама разливала какао по чашкам. На стуле с подушечкой в розовый горошек уже сидела довольная Маша.

– Налетай! – Мама достала из духовки пирог, жаркий и пышный.

Шапка из меренги покрывала бисквит румяной волной. Мама водрузила угощение на середину стола и махнула прихваткой в сторону Маши, сидящей на стуле. Машина копия побледнела и быстро растеряла краски, совсем как пассажиры в лодке.

– Так хорошо, когда мы вдвоём, мам, – сказала призрачная Маша, прежде чем раствориться без следа.

– И нам никто другой не нужен, родная. – Мама отрезала большой кусок пирога. – А у меня мороженое припрятано. Давай с пирогом?

От мороженого Маша никогда бы не отказалась. Она уселась на стул вместо двойника, поболтала ногами. Мама достала из розового холодильника клубничное мороженое.

– Ты что-то про мальчиков говорила? – спросила она как ни в чём не бывало. – Костик и Платон. Ты привела их с собой?

– Н-нет, – первый же кусочек пирога вытеснил Машину тревогу вместе со всеми важными мыслями. – Какие мальчики? Я после школы сразу домой пошла, никого по дороге не встречала.

– Вот так, большой шарик мороженого! – Мама облизнула ложку и подмигнула Маше. – Хорошо, ни к чему нам мальчишки. Ни свои, ни чужие. И ещё один шарик, а папе не скажем, – подмигнула мама. – Вот так!

«Вот так, вот так», – нашёптывали шипы. Маша уже не замечала, что гибкие ветви пробрались на кухню по шкафам, ножкам стола и стульев, что колючие стебли легли маме на плечи, как длинный шлейф.

– После вкусного обеда по закону Архимеда полагается поспать, – пропела мама с широкой улыбкой.

Мороженое таяло во рту, ароматное тепло пирога распространялось по телу, веки Маши задрожали, всё вокруг поплыло, теряя очертания.

– Поспать, – повторила мама.

И Маша вновь уснула. И вновь проснулась.

– Сколько ты будешь спать, лентяйка?

– Маруся, вставай, я блинов испекла!

Глава четвёртая. Длинноухий

Кролик мелькал между деревьями. Задние сильные лапки делали большой рывок вперёд, передние приземлялись в мягкую лесную подстилку. Кролик замирал, оглядывался, скакал дальше. Прыжки выходили неловкие, словно кролик сомневался, нужно ли ему спешить. Не лучше ли замереть под корнем, торчащим из земли, спрятать мордочку в лапки и дрожать, дрожать, дрожать.

Со всех сторон за ним следили жёлтые глаза. Кролик знал: остановится – и обладатели глаз накинутся разом. Они вечно голодные. Маленького зверька разорвут за одно мгновение, и кролик станет меньше тени – лёгкой дымкой поднимется к небу, сольётся с темнотой и исчезнет. На небосклоне Перепутья не светят звёзды, ни старые, ни новые, а значит, от кролика не останется даже воспоминаний.

Кролик подёргивал носиком, принюхивался. К ведьме всякий раз вели разные дороги, выбрать правильную помогал еле уловимый аромат сладкого яблочного пирога. Ведьма обожала выпечку. В её саду круглый год зрели яблоки, она готовила с десяток пирогов за вечер и съедала их в одиночку. Кролики сновали по дому, собирая жалкие крохи, падающие со складок передника, ведьма отталкивала ушастых попрошаек ногами. Питомцам позволялось есть жухлую, кислую траву, а воду ведьма приносила из Реки времени. Чтобы кролики забыли, кем они были когда-то.

Он тоже забыл. Много времени прошло с тех пор, как он вложил руку в мягкую ладонь женщины с блестящими жёлто-оранжевыми серьгами, похожими на маленькие солнца, губами, будто намазанными маслом, и огненными волосами, в которых прятались жёлтые листья и крохотные еловые шишки. Женщина несла две большие корзины, одну полную яблок, вторую с живыми кроликами. Он нёсся с мешком капусты, отец поручил доставить её на рынок, где торговала овощами мать. Мешок оттягивал плечи и бил по ногам, тяжёлый и мокрый от пота, струящегося по спине. Он застыл посередине дороги, удивлённый необычным видом женщины и обрадованный отличным поводом перевести дух. Женщина тоже остановилась, посмотрела на него исподлобья и улыбнулась.

– Надо же, а я было отчаялась. Смотри, какой хорошенький! Глаза голубые как небо.

Он подумал, что она говорила о кролике. Один и вправду был особенно хорош: беленький, но с тёмными кончиками ушек, подвижным носиком и грустными глазами. Рука сама собой залезла в мешок и оторвала лист капусты.

– На-на, – он протягивал лист кролику, тот отворачивался. – Не голодный?

– Ну что ты, просто надо его взять, погладить, ласковое слово сказать. Он маленький, боится. Покажи, что ты друг, он тебе и поверит.

Кролик дрожал в руках и хрустел зелёным листом, капуста выкатилась из позабытого мешка. Женщина вытащила из кармана кусок пирога и наблюдала, как её новый друг уплетает угощение.

– Ты точь-в-точь как мои кролики. Жуёшь, а кончик носа дёргается!

Она заглядывала ему в глаза. И как-то легко было рассказать, что пирогов таких он никогда не ел и по голове его редко гладили. Что мама всё время работала, когда не болела, и болела, когда не работала. Что отец загружал работой пятерых сыновей, из которых он самый младший. Что по утрам он ходит за водой, час туда и час обратно. И ладно, когда вёдра пустые, а вот когда полные, гнутая ручка режет пальцы. Такой путь надо проделать три раза, чтобы до вечера воды хватало. Старший брат говорил, что раньше в хозяйстве был ослик, но он ослика никогда не видел и носил тяжести на собственной спине. Вот сейчас он несёт капусту, а сам мечтает о капустном супе. А о пироге таком и не мечтал…

– Кушай-кушай, у меня ещё есть, я печь люблю, да и яблоки у меня не переводятся. Ты бы хотел увидеть яблоню, что не роняет листьев, но круглый год цветёт и плодоносит? И если падает яблочко на землю, то лежит на траве и не портится, ждёт, пока в пирог попадёт.

Конечно, он хотел. Ладонь женщины казалась мягче пуха, шелест юбок напоминал треск огня в очаге, она даже разрешила нести кролика всю дорогу до самой границы.

На Перепутье она вернула в корзину двух кроликов, беленького с тёмными ушками и дымчато-серого.

– Негусто, но что уж поделать, – четверо зверьков прижали ушки, Перепутье изменило внешность женщины, она больше не улыбалась и в сладкий аромат пирогов прокралась горечь, словно пироги пригорели.

Он не пришёл на рынок, не вернулся домой. В родной мир он тоже больше не вернулся.

Жёлтые глаза подмигивали из-за деревьев, приближались и отдалялись, дразнили бегущего зверька. Уши кролика ловили звуки леса, слегка приподнялись. На Перепутье лес звучал иначе, чем на другой стороне границы. Ни щебета птиц, ни шороха мелких зверьков, лишь лязг невидимых челюстей и далёкий протяжный вой, переходящий то в плач, то в хохот. Лязгали желтоглазые, они не знали других чувств, кроме голода и страха, и нагоняли страх на других. Вой зазывал заблудившихся. Кролик точно знал, что лучше быть питомцем ведьмы, чем заблудиться. У кроликов оставалась слабая надежда удрать от ведьмы, когда она в очередной раз перенесёт их через границу, судьба заблудших – вечно плутать под низким небом Перепутья.

Деревья расступились с недовольным скрежетом, кролик выскочил на поросшую бурьяном тропу. Бурьян пропускал его, признав одного из обитателей дома ведьмы. Кролик замер, потёр лапками нос и уши, помчался вперёд. Порой к нему возвращались вполне человеческие мысли. Как сейчас: он раздумывал, не вернуться ли к холмам, к девочке и малышу. Подобные озарения почти сразу заволакивал дым, как и смутные воспоминания о прежней жизни. Дым был рыжеватый, цвета волос ведьмы, и сквозь него отчётливо слышался её голос. Ведьма звала кролика вернуться, приказывала явиться немедленно. Тропа подгоняла его, старательно очищала путь от бурьяна. Вот уже показался яблоневый сад.

Яблони возносили ровные, гладкие стволы и цветущие ветви, на которых алели яблоки. Глянцевые бока сверкали, кожица отражала солнечные лучи, которых Перепутье никогда не видело. Кролик не засматривался на плоды, их вид, как и запах яблочных пирогов, мучил его, от них слабели лапки и тяжелело сердце.

Ведьма стояла на пороге, уперев руки в бока. Кролик понюхал воздух, пахло приближающейся грозой. Хозяйка не скрывала гнева, ожидание затянулось, и она явно подгоняла время, что на Перепутье тянулось медленнее, чем на другой стороне. Время сопротивлялось, воздух разряжался, пахло свежестью, горячей влажной землёй и лежалыми листьями. Хозяйка что-то жевала, подбородок двигался. Двигался и живот: она утоляла голод, терзавший её. От гнева голод усиливался, и она поглощала запасы. По двору бегали кролики, описывали широкие круги вокруг ведьмы, не смея приблизиться. Кролику захотелось